Отправлено: 19.05.09 09:26. Заголовок: Разрешите открыть новый литпроект! (часть 18 от В.Редная) (продолжение)

-Не, ну что за жизнь такая а??? Вот чем я сегодня провинила нашего боголикого, тьфу ты, препода-заразу а? Ну что было так сложно, мне такой очаровашке, поставить зачет? Ведь все сделала как сказала Машка из параллельной группы, - на секунду наморщив курносый носик девушка вспомнила картину: стоявшие две девушки в универститеском туалете перед зеркалом. Значит так, говорила Машка, юбку по короче, глаза томнее закатывай и главное улыбку, улыбку пообаятельней..наш Юрий Михайлович это любит.
-И что?! Что?! Я все сделала как Машка.
Снова девушка вернулась к событиям на зачете.
Машка вошла первая, сверкнув белозубой улыбкой, села перед преподавателем, томно закатив глазки, хлопнув длиннющими ресницами и повыше юбку и…все зачет у нее в кармане. Я, зайдя в кабинет, села на Машкино место, попыталась сверкнуть улыбкой и…
-Чему Вы улыбаетесь Фёкла? Я что-то смешное сказал? Тяните билет.
Я, попыталась закатить глаза и…
- Вам что-то в глаз попало, что с Вами?
Мысленно ругнувшись на себя, я решила воспользоваться последним Машкиным советом, проклиная свою подругу, на чем свет стоит, и не надо было бы конечно это делать но…
-Фёкла Иванова, Вы издеваетесь надо мной???, - взревел преподаватель. – Придете, когда будете готовы.
Все фиаско полное.
И конечно, думала Фёкла, идя по улице, пиная все вокруг, что попадалось ей под ноги. - Кто я, а кто Машка? Машка вон, красавица нашего журфака, одной улыбкой все экзамены сдает. А я?! Я вот кто я?! - С этими словами девушка присела на первую скамейку, достала зеркальце и внимательно посмотрела на себя. Свое отражение ей ответило хмурым взглядом зеленовато-серых глаз, рыжая челка упрямо падала на эти самые глаза, курносый веснушчатый нос то и дело шмыгал от обиды на все и вся, губы были сжаты, - и к тому же, - продолжала девушка запихивая зеркальце обратно в сумку, - не помешало бы сбросить пару лишних кило. Вот все люди, как люди, а я…
Тут глянув на часы, девушка взвизгнула, - О, чёрт, я опаздываю в редакцию, аааааа, шеф меня прибьет, не ну точно не жизнь, а чёрти-что и сбоку бантик!
Резво вскочив, девушка помчалась на автобусную остановку…

 Отправлено: 09.09.09 22:57. Заголовок: *** Безжалостны исто..

***
Безжалостны истории страницы,
Писать на них – удел не слабаков.
За каждой строчкой – чьи-то судьбы, лица,
Рев пламени, лязг стали, стук подков.

Но время – добрый друг и враг заклятый –
Неумолимо увлечет их в тень,
И станет для потомков просто «датой»
Кому-то жизнь перевернувший день.
...И знали бы невольные герои,
Борясь, спасая, веря и любя,
Что, заполняя летописи кровью,
Ни капли не оставят для себя...
***
Фекла проснулась с ощущением надвигающейся беды. Крутившиеся в голове четверостишия, неизвестно откуда взявшиеся, и неизвестно кому принадлежащие, почему-то давили на психику, будто рыдание безутешных родственников на похоронах. «…Заполняя летописи кровью… ни капли не оставят для себя… кровь…Черт, хрень какая-то! Причем здесь кровь-то? Почему я о ней все время думаю? Нет, не так. Почему ОН о ней все время думает?!» - Фекла незаметно покосилась на Фалька, лежащего на боку на импровизированной постели из мха. Крыс тяжело дышал, его сил не хватило даже на то, чтобы свернуться клубочком, и он раскинулся в неудобной позе, неловко вывернув шею и уткнувшись носом в мох. Будто почувствовав чужой взгляд, он вздрогнул, со стоном перевернулся и сел.
- Что случилось? – спросил он внимательно разглядывающую его девушку.
- Это я у тебя хотела спросить. Выглядишь ты, прямо скажем, паршиво.
- Чувствую я себя, поверь, еще хуже. – Мрачно ответил Фальк. – Мне осталась пара дней, не больше. Я надеялся, что Пилигрим сможет продлить мне жизнь, но, видимо, не судьба.
- Что он должен был для этого сделать?
- Долго объяснять. Это целый ритуал, его могут проводить только посвященные.
- И что, больше никаких способов тебе помочь нет?
- Ну почему же, есть, даже целых два. Способ номер один – за два дня раскрыть заговор, реабилитировать меня в глазах общественности и официально превратиться в человека.
- А второй?
- Второй? Второй, дорогая моя, еще проще. Вешаешь мне камень на шею и кидаешь в реку. Одним махом решаются все проблемы. Есть, правда, еще и третий способ, но он еще хуже двух предыдущих.
Фекла вздрогнула и вдруг почувствовала, как внутри ее закипает гнев. Ну сколько можно держать ее за ничего не понимающую дурочку?!
- Тебе не надоело врать?! – прошипела она, быстрым движением сцапав приготовившегося драпать крыса. – Я тебе помогаю, между прочим, а в ответ слышу сплошные недомолвки! Что ты недоговариваешь? Почему ты… - она хотела сказать «не доверяешь мне», но вместо этого неожиданно для себя закончила – думаешь о крови?
На морде крыса отразился такой ужас, что Фекла даже оглянулась назад – не стоит ли у нее за плечом какое-нибудь чудище лесное, с зубами по полметра каждый. Чудища сзади не наблюдалось. Приходилось признать, что это именно на нее, как на призрак, вытаращился Фальк. В наступившей тишине было слышно, как где-то в глубине леса тихонько чирикает какая-то пичуга. Наконец, Фекла не выдержала и опустила крыса обратно на землю.
- Ладно, это не мое дело. Не хочешь – не говори.
- Фекла… - Фальк судорожно сглотнул. - Я…я рассказал бы, если б мог. Но я не могу. Это…это сильнее меня, слишком…
- Что?
- Ничего.
Фальк резко развернулся и поковылял за куст. «Черт! – думал он, с трудом выдергивая лапы из высокого мха. – Черт! Черт!! Черт!!! Как она смогла? Она же не должна читать мои мысли! Это невозможно, если только… Если только… Богиня! Ты идиот, Фальк, о чем ты только думал?! Выпендритсья захотел, девушку от нежити спасти! Как будто ей что-то грозит, когда спутники рядом. Как же ты позволил ей?.. Да и себе?.. О-о, леший, что же теперь делать?!»
Он тоскливо уставился в пламенеющий красный глазок клюквы, растущей прямо у него перед носом. Затрещали кусты. Позевывая, мрачный как дьявол в рождество, поднялся Сорокин.
- У нас, кажется, проблемы, ребята. – Без обиняков сообщил он. – Мне тут сон был… ну чисто Кашпировский, мля. Или нет, эта, как ее… Ванга! О! Короче, замели нашего Васятку за убийство Святого Пилигрима, вот такие дела! Он вперед нас сюда пожаловал, у какой-то бабки сидел, а тут коллеги мои явились. На месте преступления нашли крест его, помнишь, Фекла, ты еще говорила, баба ему его подарила? Когда посеять успел – уму непостижимо.
Фальк, скорчившись, закрыл глаза. Нет, так не бывает! Ну не бывает же так, чтобы вот так… Запутавшись в словах, он затряс головой. Может, просто остаться здесь? Свернуть клубочком и ждать, пока он не ослабнет настолько, что его сожрет любая лесная тварь? Судя по внутренним ощущениям, ждать пришлось бы совсем недолго…
Наступившая тишина заставила его разлепить веки. И Фекла, и лейтенант с одинаковым выражением надежды смотрели на него. Так дети смотрят на родителей, зная, что они всегда найдут выход из любой ситуации, безоговорочно веря, доверяя. Мысленно выматеревшись, Фальк с трудом поднялся на ноги. А, какая теперь разница! Все равно он ничего не успеет, так хоть человеком побыть напоследок!
- Отвернись. – Попросил он Феклу.
Та, не задав не единого вопроса, внимательно уставилась на растущий за спиной куст. Через секунду послышался тихий возглас Сорокина.
- Ё-мое! Ну теперь я действительно видел все! Погоди, Фекла, не поворачивайся, дай я ему хоть штаны свои дам.
За спиной девушки послышалась какая-то возня, ехидный шепот «что в них, что без них, один хрен спадут по дороге, если втрое не обмотаться!» и возмущенный ответ «не нравится – снимай, ходи так, зад проветривай!», и, наконец, голос Фалька негромко произнес:
- Ну все, можем идти.
Фекла развернулась и онемела. Поддерживая руками спадающие штаны, перед ней стоял уже виденный ей однажды человек. На бледном, красивом лице злым звериным огнем горели черные глаза. Натолкнувшись на этот взгляд, девушка мгновенно покраснела и уставилась себе под ноги. Узкая ладонь с тонкими, длинными пальцами мягко приподняла ее подбородок, заставляя поднять голову.
- Надо идти, Странница. – Спокойно повторил Фальк. – Времени в обрез.

***

Наверное, если бы их живописную компанию увидел какой-нибудь знаменитый режиссер, вроде Гайдая, то наверняка счел бы известную троицу «Трус-Балбес-Бывалый» пошлой пародией на жалкое недоразумение, не идущей ни в какое сравнение с встретившимися ему колоритными персонажами. Действительно, вид путников был, мягко говоря, необычен. Во главе шествия гордо выступал осанистый толстяк в слегка помятом и пожеванном форменном кителе, но почему-то без штанов. Из-под синего пиджака скромно выглядывали плавки эротичного темно-лилового цвета и синюшные волосатые ноги. Обладатель штанов, слегка спотыкаясь, как будто привык, что центр тяжести находится у него в другом месте, следовал за толстяком. Будучи втрое тоньше, штаны он сумел закрепить только подмышками, и постоянно их поддергивал, не давая сползти вниз. При всем при этом вид у него был такой, словно он не шел по пыльной ухабистой дороге, а собирался на светский раут, одетый в смокинг от лучшего портного города. Шествие замыкала девица в настолько экзотическом наряде, что по сравнению с ним одежда ее спутников казалась вполне пристойной. Остатки блузки на ее груди распахивались в стороны от малейшего порыва ветра, обнажая покрытую синяками кожу – результат полета в кусты от рук коварного Аклия. Лохмотья на бедрах, когда-то бывшие юбкой, скорее мешали при ходьбе, чем скрывали от глаз любопытных то, что обычно принято прикрывать одеждой. Девица периодически предпринимала героические попытки соединить воедино обрывки на груди и на поясе, но куски ткани упрямо отказывались хоть сколько-нибудь прилично выглядеть, и, в конце концов, плюнув, девица бросила эту затею и продолжала идти, не обращая внимания на то, что с нее можно писать портрет в стиле «ню». Прислушавшись к их беседе, не посвященный в подробности человек, однозначно бы решил, что видит сбежавшую из дурдома компанию психов.
- Венеды крест сперли, как пить дать! – Убежденно вещал толстяк. – У них же по рожам видно, маньяк на маньяке, один этот паромщик чего стоит!
Обладатель штанов согласно кивал.
- Вполне вероятно. Тем более, что крест на Василии я видел в последний раз именно там. Но тогда это значит, что они замешаны во всей этой истории, а я скорее поверю в версию об упырях, решивших захватить мировое господство, чем в то, что этот народец способен своими тремя извилинами плести интриги. Фекла, а ты чего молчишь?
Фекла пожала плечами.
- Не знаю, что говорить, вот и молчу.
Нежелание ляпнуть какую-нибудь глупость при Фальке мешало ей принять полноправное участие в беседе. Неожиданно обретший человеческий облик крыс безмерно ее смущал и нервировал, поэтому от греха подальше девушка старалась держать рот на замке.
Впереди показали обнесенные крепким частоколом дома.
- Нам туда. – Махнул рукой Сорокин в сторону стоявшей на отшибе небольшой избушки. - Я, кажется, эту развалюху во сне видел.
Сидевшая на лавочке во дворе древняя старуха, казалось, даже не удивилась их приходу.
- Бабусь! - Бодро начал лейтенант, припомнив весь опыт общения с торгующими у метро цветами старушками. – Короче, у нас тут друга арестовали сегодня…
- А ты Сорокин что ль? – Проницательно глядя на него подслеповатыми глазами неожиданно прервала его старуха.
От неожиданности лейтенант даже не удивился, а просто кивнул.
- Тады иди в дом, касатик, и друзья твои тоже. У меня для тебя пакетик приготовлен.
Переглянувшись, путники вошли в избу. Кряхтя и охая, бабка полезла куда-то за печь и извлекла оттуда ветхий мешочек, до верху набитый чем-то тяжелым.
- Василий просил вам передать. – Строго сказала она, обведя всех не по возрасту цепким взглядом. – Сказал, это может помочь вам его вытащить, да и вообще пригодится.
С этими словами, она опрокинула мешочек над столом и перед глазами изумленных путешественников, переливаясь, заблестели крупные золотые монеты.

Май, традиционно допишу завтра)))

 Отправлено: 10.09.09 16:57. Заголовок: - Ни хера себе, сказ..

- Ни хера себе, сказал я себе! – Присвистнул лейтенант, при виде такого количества драгметалла. – И откуда же, стесняюсь я спросить, у нашего Васятки такое сокровище?
- Знать не знаю, да и не мое это дело. – Открестилась бабка. – Когда милиция в дверь постучала, Василий ваш мне это дело сунул, да сказал, что друзья его должны вскорости будут сюда пожаловать. Просил вам передать. Я и передала.
Сорокин, не в силах отвести глаза от лежащей на столе кучки золота, не мог про себя не изумиться честности бабки. Другая бы на ее месте приныкала бы мешочек подальше, морду бы кирпичом состроила – ведать, мол, не ведаю, о чем речь. А эта отдала… Подобная порядочность была в новинку успевшему стать циничным служителю порядка.
Фальк тем временем отобрал из кучки десяток монет и с легким поклоном протянул их старушке.
- Возьми, мать. – Почтительно произнес он. – И спасибо тебе.
Старушка возмущенно фыркнула и решительным жестом отвела протянутую руку.
- Не надо мне ничего, Странник. Я уже последние дни доживаю, на гроб, да на саван скопила – и ладно. А вот вам эти деньги пригодятся. Друг ваш невиновен, значит вы спасти его должны.
Фальк не стал настаивать, но поймал морщинистую, покрытую старческими пятнами руку и прижал ее к губам.
- Спасибо тебе, мать.
На глаза старушки навернулись слезы. Дрожащей рукой она коснулась волос Фалька и тихонько погладила.
- Удачи тебе, сынок. – Прошептала она. – Она тебе понадобиться.
***
- Ну что, каков план? – поинтересовался Сорокин, едва они вышли из избушки.
- Пройтись по магазинам. – Невозмутимо ответил Фальк.
- За оружием?
- За одеждой. А то ваше нижнее белье, товарищ лейтенант, в скором времени привлечет сюда значительно больше любопытных, чем хотелось бы. А живописный фингал под глазом утвердит их в мысли, что мы самые лучшие кандидаты на то, чтобы присоединиться к Василию. Про Феклу я вообще молчу – мечта полуночного маньяка, даже раздевать не надо.
Сорокин и Фекла синхронно залились краской и молча направились за уверенно шедшим куда-то вглубь деревеньки Фальком. Через непродолжительное время впереди показалась лавка, увенчанная рисунком огромного кафтана, переливающегося драгоценными камнями. Хмыкнув, Фальк твердой рукой открыл дверь и, жестом пригласив спутников следовать за ним, вошел внутрь. На Феклу сразу навалился запах, присущий только магазинам одежды – запах чистой ткани и приятного предвкушения новой покупки. Оставив мужчин подбирать себе гардероб, она, изредка касаясь рукой вывешенных вдоль стены платьев, пошла вперед. Мягкие ткани приятно щекотали ладонь, хотелось зарыться в них лицом и так и стоять, бесконечно, забыв о времени и о том, где она находится. Голос Фалька, окликнувший ее по имени, вернул девушку к действительности. Обернувшись, она увидела, что он, уже одетый в крепкий дорожный костюм, держит в руках рубаху и штаны из плотной материи, напоминающей вельвет.
- Померяй. Это должно тебе подойти.
- Обязательно подойдет! Такой красивой девушке все к лицу! – Ввернул неожиданно материализовавшийся у нее за спиной торговец.
Фекла с сомнением пощупала толстую, но вместе с тем удивительно мягкую ткань. Сколько же это стоит? Деньги же беречь надо! – подумалось ей.
- Госпоже не нравится? – удивился торговец.
- Госпожа скупая и глупая. Ее так в лаптях и похоронят – Ответил за девушку Фальк, абсолютно правильно разгадав ее мысли. - Фекла, не трать мое время! Быстро скидывай с себя эти лохмотья и одевай нормальную одежду, а то нам с Сорокиным придется тебя от каждого мужика в этом селе отбивать.
Покраснев, Фекла быстро юркнула за ширму и через минуту вышла к одобрительно кивнувшим товарищам – выбранная Фальком одежда пришлась в пору, как будто была на нее сшита. Заплатив за одежду и обувь – туфли Феклы уже не выдерживали никакой критики, они вышли на улицу. Кошелек полегчал всего лишь на три монеты.
- Василия держат, скорее всего, вон там. – Фальк указал на стоявший немного в стороне крепко сбитый бревенчатый сруб с решетками на окнах. – Если ничего не изменится, казнь состоится сегодня вечером.
- Погоди, как казнь? – Охнула Фекла. – А как же суд? Доказательства вины?
- Крест для нашего правосудия более чем весомое доказательство. Чужаков у нас за убийство карают быстро и страшно – одевают на голову мешок, привязывают к ногам камень и кидают в Реку Времени. Так что спасти его мы должны до полуночи, потом уже будет поздно. Если мы не найдем настоящего убийцу и не сможем привести железные аргументы, что это именно он убил Пилигрима, то за оставшиеся двенадцать часов нам необходимо придумать, как напасть на тюрьму. Искать убийцу здесь – дело бесперспективное, на мой взгляд, так что предлагаю пойти что-нибудь перекусить и заодно обдумать план нападения.
Сорокин задумался. Перспектива ему, менту, нападать на отделение милиции казалось дикой и нелепой. Так нельзя, это неправильно. Надо по закону, чтоб порядок был! Он чувствовал каким-то шестым чувством, что есть смысл попытаться решить дело мирным путем. А своему чутью он привык доверять, особенно учитывая то, что в этом идиотском мире, оно обострилось как никогда раньше. Даже сны, стыдно сказать, вещие сниться стали. Лейтенант не знал, что будучи спутниками Странницы, неразрывно связанными с ней и друг с другом некими мистическими силами, они с Василием начали «чувствовать», если с напарником приключилась беда. Их жизни, напрямую зависящие друг от друга, теперь переплелись, позволяя им знать все, что происходит с коллегой по несчастью. И вот сейчас интуиция подсказывала Сорокину двигаться вперед.
- Вы идите. – Сказал он остановившимся в ожидании его спутникам. – Я все же схожу на место преступления. Проверку там оперативную проведу и все дела. Может, узнаю что. Вы мне там местечко придержите, я приду скоро.
И с этими словами он развернулся и направился вниз по улице. Фекла, не поднимая глаз, последовала за Фальком вперед.
Питейное заведение, куда они зашли, не отличалось блестящим контингентом – полупьяные, небритые рожи посетителей подозрительно уставились на вошедших и снова уткнулись в наполненные до краев кружки. Пара проследовала в самый дальний угол и уселась за стол, стараясь не привлекать к себе внимания. Быстро сделав заказ, Фальк углубился в свои мысли, Фекла же, от нечего делать, начала оглядываться по сторонам и сразу же натолкнулась на взгляд какого-то заросшего по самые уши уголовника. Тот скорчил страшную рожу, видимо предполагавшуюся обозначать приветствие, и подмигнул. Фекла, вздрогнув, поскорее отвернулась, но было уже поздно – с трудом поднявшись из-за стола, этот человек направился к их столику.
- Тебе скучно с этим хмырем, детка? – поинтересовался мужик, кивая на невозмутимо сидевшего Фалька.
- Н-нет, вы ошибаетесь. – пролепетала девушка, мечтая только о том, чтобы провалиться сквозь землю.
- А мне кажется, что скучно. Пойдем со мной, повеселимся. – К Феклиному ужасу, он схватил ее за руку, и потянул к себе. Фальк с любопытством наблюдал за происходящим, не делая попытки вмешаться – ему было интересно, сможет ли Фекла, наконец, научиться управлять своим даром и разобраться самой. А в Фекле между тем поднялась волна горячего протеста.
- Пусти, придурок! – Резко выдернула она руку. – Отвали от меня.
Мужик помрачнел.
- Что ты сказала?
Пошатнувшись, он схватил стоявшее на столе блюдо и попытался огреть им Феклу по голове, но в последний момент девушка просто подняла глаза и блюдо разнесло на мелкие куски, шрапнелью просвистевшие в воздухе.
- Странница. – Ахнул кто-то.
Мужик, побелев, пробормотал что-то вроде извинений и пулей выскочил на улицу. За ним, от греха подальше, последовали все остальные посетители, за минуту оставившие Феклу и Фалька вдвоем.
Смущенная произошедшим, боясь наткнуться на очередную порцию злого сарказма, Фекла подняла глаза и онемела. Фальк смотрел на нее с каким-то странным, звериным выражением, до неузнаваемости изуродовавшим его красивое лицо. Медленно он протянул слегка вздрагивающую руку и коснулся ее лица.
- У тебя кровь.
- Где? Ох, черт!
Видимо, один из осколков блюда, слегка рассек кожу на губе, и теперь по подбородку, струясь, стекала тонкая струйка крови. Фекла встала, чтобы подойти к висевшему на стене зеркалу, но в этот момент ее перехватила горячая рука. Фальк резко дернул ее на себя, заставив потерять равновесие и на секунду Фекла почувствовала, как его губы прижались к ее губам, сцеловывая с них соленую влагу. А затем она вновь обрела свободу, а Фальк, закрыв лицо руками, пинком ноги распахнул дверь и исчез в сером мареве дня.

 Отправлено: 11.09.09 23:51. Заголовок: Такого поворота деву..

Сорокин чувствовал себя свихнувшимся подростком, вдруг решившим поиграть в милиционера. В магазине не нашлось для него подходящей одежды, кроме алкоголической майки и тренировочных штанов зеленого цвета, с красными вставками, напоминающими лампасы. На майку он напялил китель, а к штанам примотал, для устрашения, пустую кобуру. Фуражка на голове и разбитое лицо довершали картину под названием «утро туманное, утро хмельное». Обувь тоже соответствовала: домашние тапочки «прощай, молодость», были на два размера больше, чем он носил, имели изумительную клетчатую расцветку и довершали образ. В таких тапочках дедушка лейтенанта лет сорок назад выходил на лестничную площадку за газетой. Но внешний вид занимал сейчас милиционера в последнюю очередь.
Около одного из домов на лавке сидели два старика, примерно ровесники порядочной старухи, передавшей им от Василия деньги. Один был глух на оба уха, второй слеп на оба глаза, но зато новости знали, и объяснили, как пройти к тому месту, где был убит святой. Огорчившись, что приходится возвращаться практически к дому бабки, Сорокин побрел по узкой улице в том направлении, где город переходил в предместье, а предместье – в полное захолустье. Нужный дом он нашел легко, как будто его кто-то вел за руку, но перед древней избой с верандой голубого цвета застыл, как изваяние.
Это был его бич. С детства лейтенант боялся вида крови и трупов, но дедушка, полковник в отставке, считал, что внук должен продолжить семейную династию. Якобы все предки Сорокиных, с царских времен, служили во благо порядка и закона. Действительно, семейные предания изобиловали рассказами о жандармах, полицейских и доблестных героях советской милиции. Один из предков, в период гражданской войны, обезвредил целую банду, застрелив их главаря в самом логове. И только один будущий лейтенант Сорокин мечтал быть историком, но все равно пошел в школу милиции, и поэтому ни во время учебы, ни во время работы, успехами не блистал, хотя и имел уважение к мундиру неимоверное. Сейчас он привычно досчитал до десяти и сделал решительный шаг вперед. Хлипкая дверь поддалась напору моментально.
- Даже не опечатали, во олухи, - вслух констатировал Сорокин, - ну и милиция тут у них.
В доме пахло сыростью: давно не топили. Чувствовалось, что пенсионер тут жил необычный. Против обычного стремления стариков годами копить разный хлам, здесь не было вообще ничего лишнего. Больше того, и необходимого было минимум. В шкафу одиноко моталось старое пальто, в углу сиротливо стояла пара старомодных ботинок. В серванте тускло мерцали простенькие стаканы. Цепкий взгляд лейтенанта, однако, выхватил бутылку вина. Большой опыт в получении от матерей мелких хулиганов подношений позволил Сорокину оценить стоимость данной бутылки: по нормальным меркам она составляла никак не меньше тысячи рублей. Старик ходил в одном пальто, зато эстетствовал? Бутылка была початой. Больше того, все стаканы были покрыты пылью. Кроме двух. Их явно вымыли, потому что на стенках остались разводы высохшей воды.
Однако, подумал Сорокин, пить дедуля мог и не обязательно в день убийства, мог приложиться и раньше, старый эстет, а бокалов два, стало быть, не один гурманствовал, а в компании. Очень мило. Здорово, ничего не скажешь. Больше ничего в гостиной интереса для лейтенанта не представляло, следовало пройти в спальню. Набрав в легкие воздуха, лейтенант рывком открыл дверь, которая от такого усилия едва не слетела с петель, и оказался в алькове.
Картина, открывшаяся его взору, была несколько иной. Узкая тахта в бурых пятнах крови, была почему-то отодвинута от стены и раскорячена поперек комнаты. Судя по всему, местные коллеги учинили перестановку мебели с целью поиска бесценных улик, но, возможно, до этого к бардаку приложил руку убийца, заметающий следы. Все было словно не на своих местах. Книги валялись на полу, кое-какие корешками вверх. Лубочные картинки были безжалостно содраны со стен, разломаны и брошены горкой в углу. Нехитрые постельные принадлежности распотрошены до основания, цветочные горшки перебиты. Маньяк, очевидно, был в бешенстве и на пике помутнения разума, когда орудовал в этой комнате.
- Еще бы знать, кто этот святой, - пробормотал лейтенант, - ищу кота в мешке. Черт дери этого Фалька.
Он споткнулся о ножку кресла и растянулся вдоль комнаты, словно поверженный тюлень. Голова, а точнее, лицо лейтенанта в этой увлекательной поездке было единицей страдательной, потому как к отвратительному фингалу прибавилась еще громадных размеров шишка на лбу.
- +++++, - не сдержался лейтенант, - рок злокозненный.
Как только искры перестали мелькать перед глазами, он обратил внимание на книгу, валяющуюся у него прямо перед носом. Имевший с детства уважение к литературе, Сорокин заинтересовался, что это за нетленный труд в столь дешевой обложке попал в его обзор, и взял книжку в руки.
- Ого, - произнес он удивленно, - ни хрена себе.
Книга посвящалась проблеме личности на стадии формирования мирового господства.
Однако, подумал Сорокин, интересно, как это – святой вдруг интересуется проблемами мирового господства? Сам он, разумеется, отроду никаких не встречал святых, но жизнеописания тех, о которых читал, никак не включали в себя теорий управления миром. Не запланировал ли часом старый хрыч учинить переворот, за что и был убит? С них тут станется, сектант на сектанте, и сектантом погоняет. Кое-как поднявшись, Сорокин сунул книжку в объемистый карман треников, и решил покинуть эту юдоль печали. Толку от его пребывания тут не было ни для кого, ни для него, ни для Васи.
Чтобы он, милиционер, вдруг так прикипел к какому-то полубандитскому контингенту? Васеньке нет тридцати, а у него уже собственный бизнес, раз, и, между прочим, были судимости. В четырнадцать лет Вася с однокашниками спьяну грабанули пивной ларек. Унесли два ящика пива и две бутылки водки, а через два часа вернулись, потому что показалось, что унесли мало. Потом сперли пару колец у какой-то тетки, но из добрых побуждений: хотели собрать денег на лекарства для мамы девочки, в которую Вася был влюблен. Но какая разница, для чего, если совершено уголовно – наказуемое деяние? Оба раза Васенька отделывался легким испугом, потому что имел дядю – главного прокурора города, но бандит – он и в Африке бандит, надо еще проверить, на какие деньги он свой автосалон открыл. Был вроде женат, есть ребенок, но, вместо того, чтобы культурно жить с семьей, так сказать, растить ячейку общества, мотается по свету с престарелой любовницей, по которой уже давно плачет сумасшедший дом. Вот и крест она ему подарила, за что и пострадал, дурачина. Такое поведение лейтенант осуждал, но почему-то сейчас больше всего на свете жаждал, чтобы Василий оказался на свободе. В этом экзотическом турне у него Вася был единственным другом. Не считать же грызуна или девчонку, какой с них толк, суета одна. А Василий – человек конкретный, и в своем уме. Да и вообще, неплохой мужик, так, судьба какая-то нелепая.
Сорокин, сказал сам себе лейтенант, запомни все, что тут видел, но ты должен сейчас попасть…
В МИЛИЦИЮ, зазвучал у него в ушах шелестящий голос, ты должен попасть в милицию, других вариантов нет.
Чтобы он, сотрудник МВД, попал в милицию, да не на работу, а под конвоем? Лейтенанта прошиб пот так, что через майку китель прилип к спине. Да в ОВД мужики узнают, позора не оберешься, все отделение ржать будет целый месяц, анекдоты травить, все пальцем будут показывать, как на помешанного…Нет, надо что-то более оригинальное сообразить, чем просто сдаться в руки своим же коллегам.
Сорокин решительно вышел из дома, аккуратно закрыл дверь, и, пытаясь не заблудиться, побрел обратно в направлении города в самом боевом настроении. Вариант, как самому попасть за решетку, пока не находился, но, согласно пословице, кто ищет, тот всегда найдет, и народная мудрость сработала на все сто, предложив альтернативный вариант.
Прямо навстречу ему выехала патрульная машина, сверкая проблесковым маячком. ППС, прочитал Сорокин заветные буквы, и возрадовался шансу, подаренному судьбой. Схватив с земли кусок камня, он с размаху швырнул его в стекло автомобиля. Послышался звон. Машина остановилась. Взорам утомившегося за смену стража порядка предстал алкоголик в жутком прикиде и с разбитым лицом. Его насторожила кобура, и китель с фуражкой, отдаленно все это напоминало его собственную форму, только другого цвета, но разбираться с этим маскарадом он не были намерен.
- Слышишь, пьянь, - сказал он, схватив Сорокина за шиворот, - совсем обалдел, что ли? Только полчетвертого, а ты уже в хлам. Что к вечеру будет?
- Командир, - произнес Сорокин хрипло, - мне бы это…в тюрьму попасть.
- Это я тебе устрою, алкаш проклятый, - усмехнулся страж порядка, - чтоб неповадно было так пить впредь. Посиди-ка ты у нас с убийцами, я посмотрю, как ты быстро протрезвеешь.
В следующую секунду доблестный сотрудник ППС были ошеломлен: задержанный с такой охотой кинулся в машину, что он не успел даже «мама» произнести. Пока мент напрягал извилины, размышляя, что за придурок ему попался под конец смены, Сорокин решил пойти ва-банк и…
Чтобы сотрудник МВД напал на коллегу, да еще отобрал у него форму и табельное оружие…да за это ж можно сесть, пожизненно…Затолкав полуживого от ужаса милиционера в авто, Сорокин вежливо попросил его ехать, куда собирался, и тот подчинился, с такой силой нажав на педаль газа, что свист огласил весь поселок, а за забором залаяла какая-то припадочная собака.
В придорожных кустах Сорокин натянул на себя форменную одежду, честно отвоеванную у нескладного представителя органов власти. Налезла она на него с превеликим трудом, а на штанах пришлось оторвать пуговицу, но в таком обличии Сорокин вид имел весьма представительный. Свою собственную одежду он заботливо смотал в кулек и сунул под мышку.
- Ну, Сорокин, твой выход, - сказал он себе перед входом в отделение, - veni, vidi, vici.

 Отправлено: 13.09.09 12:15. Заголовок: Фальк бесцельно брод..

Фальк бесцельно бродил по городку уже битый час. Надо было вернуться назад, туда, где он оставил девушку, но ноги упрямо отказывались идти в ту сторону, уводя его все дальше и дальше от харчевни, где сидела ошарашенная его поступком Фекла. В голове была пустота – ни единой мысли, только жгучий стыд за совершенный поступок и тупая растерянность. Впервые в своей жизни Фальк абсолютно не знал, что ему делать дальше. Вся его жизнь в один момент перевернулась с ног на голову. Все то, что с раннего детства вкладывалось в него и родителями, и учителями, все сонмы предков, стоявшие у него за спиной, и без колебаний выбравшие бы смерть, предпочтя ее украденной жизни, казалось, в один голос вопили – «бесчестье! Это бесчестье, Фальк! И ты это прекрасно знаешь!». О, да, он это прекрасно знал. Но ничего не мог с собой поделать. На какой-то момент вид крови на губах девушки заставил его потерять рассудок. Желание жить, выжить любым способом, овладела им до такой степени, что он, забывшись, прильнул к ее губам, впитывая в себя, словно живой эликсир, чужую кровь. Тогда он не мог думать ни о чем другом, только об этой небольшой, соленой капельке, способной продлить его существование на несколько недель. Да, ему скоро придется снова превратиться в крысу – в звериной ипостаси тратиться значительно меньше энергии, чем в его настоящем образе, но он выпросил у судьбы небольшую отсрочку! Одна единственная капля крови подействовала на него как хороший допинг, заставив быстрее биться сердце, избавив от слабости, преследовавшей его в последние несколько дней. Вот только какой ценой… Фальк глухо застонал и прижался головой к холодной решетке какой-то ограды, преградившей ему дорогу. Стыд жег изнутри, серной кислотой разъедая душу. Теперь, когда его тело вновь обрело былую быстроту и подвижность, и маячивший призрак смерти слегка отступил, он не мог не задаться вопросом, какова будет расплата за содеянное? Насколько высока будет цена, которую ему придется заплатить за совершенное преступление? Как дальше жить, осознавая, что совершил поступок, ставящий его на одну доску с убийцами, ворами и насильниками? Как смотреть в глаза этой странной девушке, такой трогательно беспомощной и одновременно обладающей огромной силой? Вопросы, вопросы, вопросы… И ни одного ответа.
На его плечо неожиданно опустилась чья-то рука, и Фальк вздрогнул всем телом, оборачиваясь. За его спиной стояла Фекла, молча протягивая ему накидку, которую он забыл, выскочив из харчевни. Фальк впился в девушку глазами, ища в ней признаки ужаса и отвращения, говорящие о том, что она все поняла и теперь презирает его, но по ее бледному, сосредоточенному лицу ничего нельзя было прочесть.
- Возьми.
Автоматически он протянул руки и принял у нее накидку, набросил ее на плечи.
- Пойдем. – Тихо сказала Фекла. – Ты зря ушел оттуда. Мы должны дождаться Сорокина.
Он покорно кивнул, сделал шаг и вдруг неожиданно для себя схватил ее за руку.
- Послушай! Молю тебя, прости!. Я… честное слово, Фекла! Больше никогда! Никогда такого не повториться, я тебе обещаю, честью своей клянусь!
Девушка согласно кивнула, отвернулась и двинулась в сторону харчевни, изо всех сил стараясь выглядеть невозмутимой. На глазах закипали горячие злые слезы. «Никогда такого не повториться…». Замечательно. Просто, черт возьми, великолепно! Это именно то, что ей сейчас и было необходимо услышать. Сначала этот поцелуй, неожиданный, будто краденный, совершенно выбивший ее из колеи и заставивший сердце забиться вдвое быстрее обычного, потом его неожиданное бегство, а теперь еще вот это: «Никогда такого не повториться.». За что он извиняется?! О каком прощении молит? Все здесь с ума посходили, не мир, а дурдом какой-то! Да и она хорошо, раскатала губу. Нафантазировала уже себе, идиотка! Романтического героя встретила! А он, небось, теперь как отплеваться не знает, что какую-то замухрышку поцеловал. Не чета мне, он аристкрат, а я… а я Фекла! - с ненавистью произнесла она собственное имя. – Ну и черт с тобой! Не надо мне ничего от тебя! И сам ты мне не нужен, крыса паршивая! Мне Васе помочь надо. Он, по крайней мере, нормальный мужик, не строит из себя черт знает кого.
Фекла выпрямила спину и, убыстрила шаг. Фальк у нее за спиной неслышно вздохнул. Он смог понять половину из того, о чем думала девушка, а в его мире это означало только одно. И как бы он не пытался спрятаться от правды, Фальк знал, что Странник способен слышать мысли другого Странника, только в случае, если они – две половинки одного целого, судьбой предназначенные друг для друга. И тут сколько не сопротивляйся, ничего не изменишь. И Фальк – гордый, надменный, избалованный женским вниманием Фальк – вынужден был признать, что полчаса назад он своими руками разрушил собственную надежду на счастье.

 Отправлено: 19.09.09 21:45. Заголовок: Часть от Майи. Реши..

Часть от Майи.

Решительным шагом Сорокин вошел в небольшое помещение, скорее напоминавшее избу: скорее всего, так могло выглядеть обиталище сельского участкового, чем отделение милиции хоть небольшого, но городка. Дежурный за столом дремал, уронив голову на ворох бумаг. В небольшом загоне, отделенном железной решеткой, смиренно склонив голову, размышлял над своей нелегкой долей древний старик, скорее всего, попавший в застенок по причине бесцельного блуждания по городу в поисках воспоминаний давно минувших лет. Скрипнул дощатый пол. Дежурный подскочил, словно ужаленный, и уставился на Сорокина, как баран на новые ворота; Сорокин смотрел на него, соображая, что делать: брать в заложники, или сразу вырубить, но, к его вящему удивлению, коллега по цеху вытянулся по стойке смирно и рявкнул неожиданным басом:
- Здравствуйте, товарищ полковник.
Положительно, тут у них полный абзац, подумал Сорокин. Дежурит по этому захудалому отделению, судя по погонам, аж подполковник. Интересно, чем занят тогда начальник отделения? И вообще, как тут быстро у них делают карьеру: пареньку лет двадцать, а он уже две звезды нацепил. Или тут у них самая высокая раскрываемость преступлений? Недоумение, отразившееся на лице Сорокина, видимо, напугало до смерти этого полковника, и, заикаясь, он спросил:
- Вам, может, водички, или кофейку с пирожными? Начальник отделения сейчас на дознании, мы тут убийцу Святого Пилигрима повязали.
Час от часу не легче. Чтоб ему, лейтенанту, подавал кофе полковник? С пирожными? Но есть очень хотелось, и Сорокин кивнул головой. Паренек засуетился, куда-то шустренько сбегал, кому-то позвонил, еще раз сбегал, потом вернулся к Сорокину и сказал любезно:
- Начальник просил подождать, у него в кабинете. Кофе я туда уже подал, вы отдохните, расслабьтесь.
Кабинет на втором этаже избы умилил Сорокина розочками в горшочках и блестящими, как каток в зимний вечер, полами, словно их тут драили по сто раз на дню. Такое устройство кабинета надлежало иметь кисейной барышне, нежели сотруднику МВД, Но перспектива вытянуть хоть на какое-то время гудящие от усталости ноги на диване и аромат божественного напитка заставили его отказаться от сомнений в реальности происходящего. Полковник в коротких, как от сиротства, штанах, мялся у дверей, словно не решаясь уйти; Сорокин отпустил его, не понимая, как он может тут пока чему-то препятствовать и на каком основании. Зато он прекрасно понимал, что тут может быть нечто, что поможет вызволить Васю. Воровато озираясь, Сорокин запер дверь на замок, и, выпив залпом кофе, сел за стол.
- Вот ослы, - усмехнулся он, - вот растяпы. Кто ж так хранит документы?
Несколько уголовных дел лежали в хаотичном порядке прямо на столе. Сорокин, который в своей обычной жизни не раз был оштрафован как раз за то же самое, что сейчас гневно критиковал, словно осознал, как прав был его собственный руководитель, дравший их немилосердно за малейшую бумажку, брошенную на столе. Дело с пометкой «ОСОБОЙ ВАЖНОСТИ И СЕКРЕТНОСТИ» валялось на самом видном месте. Сорокин взял его в руки, поморщился привычно. Судя по фотографиям, сделанным на месте преступления, бандит сотворил из святого кровавый татарский бифштекс. К протоколу об изъятии улик была приложена фотография массивного Васиного креста на огромной «водопроводной» цепи чистого золота. Сорокин озадаченно полистал «дело», не понимая совершенно ничего. Черт же дернул, подумал он про себя, нажраться этих дурацких ягод и вырубиться, как психу после ударной дозы успокоительного. Проспал все Царство Небесное. Он с трудом припоминал, что было до того куста: они с Васенькой беседовали у костра в проклятом лесу; на широкой груди миллионера-племянника прокурора – борца за справедливость болтался этот крест; потом очнулся он сам уже на плоту, но предположить можно было, что крест украли венеды. Но если они его украли, размышлял Сорокин, то каким это манером они умудрились угадать, куда кривая на плоту вывезет Васеньку? И что он окажется в доме Святого Пилигрима? И, самое главное, что Пилигрима убьют? Судя по отзывам Фалька, это племя отличается редкой тупостью и ленью. Да и вообще, этот крест и в обычном мире стоит целое состояние, а уж для венедов и вообще пара лет относительно безбедного существования. Но кто-то же подкинул крест…
Настойчивый стук в дверь заставил Сорокина вздрогнуть. Скорее всего, это был начальник отделения. Он заметался по кабинету, неловко задевая за все подряд углы. Чтоб лейтенант милиции, сотрудник отделения с самой большой раскрываемостью по г. Москве, затеял такую аферу. Впопыхах он схватил, не раздумывая, свой старый китель, привычно набросил на плечи и, вдохнув полные легкие воздуха, повернул наконец-таки ключ в замке.
- Чертовщина, - пробормотал он недовольно. Стоящий на пороге удивленно посмотрел на него и улыбнулся:
- Так точно, товарищ полковник, чертовщина и есть. Сорок ножевых ранений. Слава богине, у нас в районе таких случаев единицы. У нас тут полный порядок, видели сводку, вот же, на двери висит..
Честно сказать, эта сводка была интересна Сорокину также, как ежику азбука Морзе, а удивление свое он выказал никак не расторопности, впрочем, весьма сомнительной, местных милиционеров, а странностям их кадровой политике. У коллеги, взиравшего на него с порога, на плечах красовались три маленькие треугольные звездочки. Значит, дежурят у них по ОВД подполковники, а в начальстве сидят старшие лейтенанты? Мечта…Однако Сорокин насупил брови, навел на себя вид большого руководителя, и произнес:
- Я хотел бы лично поговорить с задержанным..
- С обвиняемым, - поправил коллега, - приговор вынесен…
Сорокин схватился за сердце. Это в каком же кодексе писано, что не только расследовать убийства с особой жестокостью, но и выносить приговоры имеют право обычные милиционеры? Это ж прямое нарушение конституции, уголовного кодекса и вообще любых законодательных актов.
- Казнь через два часа, - продолжил начальник, - наше спецподразделение проходит инструктаж. Это будет показательное мероприятие, специально для вас готовили…
Только этого еще не хватало. Некстати лейтенант вспомнил, что и в их отделении случались чудеса, особенно перед приездом большого начальства. Самые что ни на есть сложные дела чудным образом вдруг раскрывались, если должен был нагрянуть некий высокий чин из ГУВД. Неужели маскарад сработал, и его приняли за кого-то не того? Сорокин не мог поверить своему счастью, или, наоборот, несчастью, но, подобно великому артисту, роль свою решил играть до конца, и сказал строго:
- Я бы хотел ознакомиться с фактами. Это дело на карандаше в столице…
Черт. Он даже не знал, как называется стольный град этого мира, но ключевым было словосочетание «на карандаше». Начальник побледнел, взгляд его забегал по комнате, не зная, на чем задержаться, а Сорокин смотрел на него, не представляя удивляться. Судя по внешнему виду коллеги, представлявшего сейчас всех своих подчиненных и соратников, в стране недоедали не только венеды. Начальник выглядел так, словно сам только что отсидел, причем в колонии не то что строгого, а строжайшего режима. Одежда на нем болталась, как одежда пятьдесят шестого размера на манекене. Костлявые пальцы сжимали в руках фуражку, и вообще, весь вид этого лейтенанта в полковничьем чине был очень странным.
- О себе расскажите, - потребовал Сорокин, - мне сказали…
Это…как оно…к награде вас приставить, о. Вы итак, я погляжу, в чине лейтенанта, а уже начальник. Хм…гм…большая честь, дорогой товарищ..
На унылой физиономии визави отразилось полнейшее недоумение.
- Да это свет плохой, - усмехнулся он криво, - у меня ж такие, как у вас погоны…три звездочки…
Тут до лейтенанта дошло, словно до жирафа, что в этом странном государстве в милиции все перевернуто вверх дном, и то, что в дверях сидит подполковник, а в кресле начальника отдела старший лейтенант, есть прямое тому подтверждение. Стало быть, поэтому и он сошел за высокий проверяющий чин из города. Ну и дурдом, подумал лейтенант, подзапутавшись уже порядком в чинах и званиях. Сейчас, впрочем, этот дурдом был ему как нельзя на лапу. Поэтому, выпятив вперед грудь, Сорокин набычился и еще раз насупил брови.
- Плохо, коллега, - в голосе его зазвучал металл, - очень плохо. Что это?
Указательный палец вперился в кучку бумаг на столе, едва не просверлив в стопке дырку. Коллега молчал, словно зачарованный, и смотрел на Сорокина, как ученик на директора школы. Видать, авторитет столичных чиновников и в этом странном мире имел значительный вес. К тому же, рыльце было в пушку, есть к чему….к чему придраться, кроме документов на столе, свербело в мозгу у Сорокина, ничего толком не увидел, не понял ничего…но, памятуя о том, что обиднее всего, когда критикуют что-то без причины, продолжил:
- Документы должны лежать в сейфе…И…и…где у вас запасной выход? – выпалил он, - а вдруг пожар? Какая система сигнализации установлена? Когда личный состав проходил последний раз медкомиссию? А инструктаж? Дата последней планерки?
Что я несу, думал в ужасе лейтенант, вертя в потных от волнения руках огрызок карандаша, какая еще, к черту, противопожарная безопасность, и какой, в пень, инструктаж? Сейчас этот хмырь срубит фишку, и, здравствуй, серый тюремный застенок…А уж как догадаются, что из другого мира…
- И за борт ее бросает в набежавшую волну, - неожиданно запел он, перебирая бумаги. В данной реальности песня могла в любой момент стать пророческой, но сдаваться лейтенант не собирался.
- Я извиняюсь, - замялся представитель власти, покраснев, - вы знаете…простите, как ваше…
«Игорь Васильевич», чуть не ляпнул Сорокин, но вовремя спохватился: тут у них имена какие-то чудные, раскусит в момент подмену этот хмырь, а поэтому стукнул кулаком по столу и заявил, словно оскорбившись:
- Это вы так начальство уважаете, товарищ? Стыдно не знать, как зовут представителя органов столичной власти. А ну, вспоминайте.
Мозг бедного милиционера напрягся так, что Сорокину показалось: он слышит скрип двигающихся судорожно извилин. Выражение его лица являло собой вселенскую скорбь. На его месте Сорокин бы застрелился из собственного пистолета, это точно - так не уважить высшее начальство. Пауза длилась минут десять, потом коллега произнес сдавленно:
- Извините, если допущу ошибку…Товарищ Перун…
Лейтенант содрогнулся, но не подал виду. Это ж надо родителям было догадаться, так назвать сына, еще бы «Ярило – Бог» нарекли. Ну и черт с ним, пусть будет Перун.
- Ну вот и прекрасно, - снисходительно произнес он, зевнув для усиления впечатления, - теперь по делу. Вижу, специалист вы высококлассный, вон как быстро и улики нашли, и преступника изловили.
Мент приосанился и выпятил тощую грудь, с достоинством приняв похвалу.
- А что тут, - сказал он, - дело – то так было. Пришел молочник к Святому, а тот лежит, и крест при нем. Ну и тут мы, типа…по горячим следам...
- Не понял, - возразил Сорокин, - то есть, погиб он утром, рано? А преступника вы взяли…
- В час дня следующего дня, - пояснил милиционер, - у нас и свидетель есть, старуха, у которой этот тип расположился постоем.
Да уж, подумал Сорокин, эта свидетельница, не иначе, вторую сотню давно разменяла, в ее возрасте люди уже лет двадцать как не замечают времени, и засвидетельствовать она может разве что, прости, господи, свое почтение ангелам, которые соскучились по ней на небесах. Преступников они тут держат за полных идиотов: убил человека, потерял редкой ценности вещь, а сам через десять домов расселся обедать у бабки. Которая, судя по ее показаниям, к моменту Васиного прихода уже знала, что Святой убит. Васенька, конечно, с детства не без чудачеств, и один раз уже вернулся к разграбленному ларьку, где уже орудовала милиция, но тогда ему было лет четырнадцать. А сейчас? Только эти местные увальни вряд ли задумались над такой мелочью.
- Стоп, - сказал он, - показания старухи читал. А где орудие убийства?
- Не говорит, - пожал плечами мент, - мы все облазили. Крест его.
- С чего вы взяли, что его? – усмехнулся уничижительно Сорокин, - как это его? Кто его видел, в нем?
- Никто, он вообще не местный, - последовал ответ, - а вот преступник вещь свою опознал…
Козел, подумал лейтенант беззлобно, а еще бизнесмен. Удивительно, как ему до сих пор голову не проломили чем-нибудь тяжелым. Нет, вообще-то проламывали, какая-то шушера у метро, но то была обычная шпана, а вот так, чтобы по – серьезному. Ну дался же ему этот крест.
- Оговаривает он себя, - сказал лейтенант, скрежеща зубами от досады за Васину святую простоту, - потому как вы тут, наверняка, руки свои распустили и применили силу, а, вероятно, и пытки. Вам нужна не качественная работа, а качественная статистика раскрываемости, вот и глумитесь над людьми. Я буду рапортовать Наставнику и…и…, - разнервничавшись, Сорокин забыл, как Фальк называл их орган законодательной власти, - и министрам о том, что…что…тут действуют эти…оборотни в погонах. Немедленно проведите меня к подсудимому. Я лично его допрошу, в камере…
Что-то подсказывало ему, что, если он будет действовать по извращенному закону, Васе не миновать смерти, а уж, тем паче, если нагрянет вдруг этот самый их Перун. Тогда к вечеру в Реке Времени будут плавать два тела, живописно украшая собой пейзаж. Ни жив ни мертв, визави повел Сорокина в некое помещение, больше напоминающее огромный погреб, чем узилище. Для деревенского дома такой уходящий в самую земную твердь подвал был крайне странен. Казалось, ему не будет конца. Освещения тут не было: кое-где торчали факелы. Из-под самых ног вырывались целые стайки мышей и крыс; хлюпала вода. Очевидно, здесь либо здорово подмывало, либо местную сырость нельзя было искоренить ничем.
- Здесь сидят смертники, - пояснил милиционер Сорокину, - больше суток тут никто не выживает, так что вариант один: отмучиться сразу в реке.
Пока дошли до камеры, напоминающей больше загон для хищников, прошло минут двадцать. Вася, который, судя по виду, уже попрощался с жизнью, опешил, увидев Сорокина, но, слава богу, догадался сделать вид, что видит его впервые в жизни. Что за изверги, подумал лейтенант, в такой сырости поместили человека в одной футболке, исподнем белье и даже босиком? Это ж явное воспаление легких можно схватить, или ревматизм приобрести.
- Чтоб я теперь, - буркнул Васенька, - хоть раз охаял нашу родимую милицию…Да там ангелы работают, а не люди. Жив останусь, пожалуй, окажу нашему отделению, так и быть, спонсорскую помощь.
- Цыц, - тихо сказал Сорокин, - ты что, совсем чокнутый, или тебе мозг арматурой вышибли? Какого черта ты сознался, что твой крест? Его сто пудов подкинули, я был там, у чертова этого Святого, прости, господи…
- Да растерялся я, - признался Василий, - я ж думал, по-честному…Как там наши?
- Хрен знает, - ответил лейтенант рассерженно, - сейчас меня не это волнует. Клал я на этот чемодан с большого прибора. Я домой хочу. И тебе надо домой. Мне еще развестись надо, я вопрос ребром поставил. Хочешь рыб кормить – иди, в формалиновой водичке поплавай.

- Что я, одурел, - оскорбился Василий, - у меня ребенок маленький, как же я его сиротой-то оставлю, ты что несешь, очумел, что ли, начальник... А ну, дам тебе в морду лица, да посильнее. Типа, драку тут мы устроили, поднимем шум…этот козел там курит, второй сидит за километр, все прочие казнь мне готовят, заняты...
Час от часу не легче. На лице лейтенанта уже не осталось живого места. Если сейчас они еще и между собой друг друга отметелят, то, возможно, в Реку Времени попадет труп в таком состоянии, что и мать родная не опознает. Да и…пристало ли сотруднику милиции драться с тем, кого он считает другом? Но не успел лейтенант дать свое согласие на этот рискованный эксперимент, как из глаз его полетели искры: слово у Васи с делом не расходилось. И, как по приказу, Сорокин тут же вжился в роль; вспоминая, каким приемам их обучали в милиции, он бросился на «обидчика» и был им немедленно повержен. Истошный вопль, вырвавшийся из его глотки, привлек внимание курящего себе в сторонке полковника; с пистолетом в руке, тот влетел в клетку, и немедленно был нокаутирован: Василий подставил ему подножку, а лейтенант легким и отточенным движением мощной ноги выбил орудие из рук стража порядка, с удовольствием отметив, что за день это уже второй «ствол», который ему достался, хотя бы и с боем. Поверженный борец за порядок лежал на полу, лицом вниз, и издавал нечленораздельные звуки. Василий решительным жестом разорвал на себе футболку на тонкие ленты, связал руки своему обидчику и, для придания особой значимости, еще и пнул его легонько в костлявую филейную часть босой ногой сорок шестого растоптанного размера.
- Надо пробраться в кабинет, - скомандовал Сорокин, - там моя одежда осталась…млять, не запутаться, как тут идти, какие-то катакомбы сплошные…прямо фашистский застенок…бери факел, п…ем отсюда.
То и дело натыкаясь на стены лабиринта, матерясь и отдавив хвосты не одному десятку мохнатых тварей, двое приятелей бежали, что было мочи, вперед по коридору; держа перед собой факел, словно марафонец, Вася несся за Сорокиным, которому в заднюю часть словно вставили мотор; наконец, они добрались до исходной точки, ворвались в кабинет, и, запыхавшийся, словно карась, вытащенный из воды, лейтенант закрыл дверь с обратной стороны на ключ.
- Одевайся, - бросив Василию кулек с одеждой, приказал он, - и выходим...через окно, через КПП нельзя…
- Пипец, - натягивая треники, произнес Вася с тоской, - а если ноги переломаем, то все равно в реке времени нам плавать, обоим, потому как с переломанными костями далеко не убежать.
Логичность рассуждения раздосадовала лейтенанта. Времени на раздумья почти не оставалось. Пройти мимо КПП было бы безумием. Не меньшим безумием было, впрочем, и совершить прыжок со второго этажа.
- Будем отстреливаться, - предложил он, - у нас два пистолета теперь…
Чтоб сотрудник МВД применил табельное оружие….украденное…у коллег…Но совесть подсказывала лейтенанту, что он итак уже пересек все мыслимые грани, а, засим, не будет зазорно преодолеть еще одну. Главное, не попасть из этого самого пистолета в Васю…по стрельбе у лейтенанта была твердая «тройка», и, что немаловажно, чтобы Вася не расстрелял его в упор. Вряд ли он вообще умеет стрелять, подсказывал лейтенанту разум, чертов мажор. Хотя кто знает, может, и умеет.
- Может, наши, - усмехнулся Василий, - на помощь придут? Я, Сорокин, считаю, что, коль мы из-за девицы попали в такой переплет…пусть она нас и выручает.
- Российский милиционер, - произнес Сорокин, - никогда не прячется за спинами женщин и детей. Занимай позицию. Дверь открывается, палим в воздух, пока тут паника, мы в коридор и вперед. Стрелять по ногам буду, это, как-никак, коллеги мои, по инструкции…
- Пошел ты со своей инструкцией, - разнервничался Васенька, - мне моя жизнь дороже твоих инструкций, я-то не милиционер, и вообще…стрелять буду на поражение…

 Отправлено: 04.10.09 00:28. Заголовок: Василию казалось, ч..

Василию казалось, что он попал в кино, причем, главным героем документального фильма про захват в сумасшедшем доме. Предположим, дома, на Рублевке, у него была целая коллекция ружей, но все это было так, чтобы перед своими покрасоваться, да иногда от нечего делать по воробьям пострелять. А тут Сорокин развернул целую стратегию, только что плана перед ним не было. Хмуря брови, он обходил все углы, ища самый удобный «квадрат»; все это начинало нервировать Василия, который терпеть не мог промедления.
- Ты, Штирлиц, - сказал он наконец, - давай думать, как отсюда валить, а то сейчас, пока решим, где засаду делать, нам самим тут засадят по самое оно.
- Молчать, - оскорбился Сорокин, - зато, в случае, если придется принимать меры, я один буду идеально ориентироваться в пространстве. Твоя эвакуация – это моя ответственность, и, в случае, - он поморщился недовольно, - в случае нежелательного, так сказать, исхода операции…я, это самое…
- Вынесу твое тело и лично отправлю к упырям, - усмехнулся Василий, потерев аккуратное холодное отверстие дула краешком лейтенантовой алкоголической майки, - спи спокойно, дорогой товарищ…
- Ну уж нет, - Сорокин покраснел, как рак, глаза его налились кровью, - как говорится, в компании пришел, в компании ушел…мы своих не бросаем…
- Мы их сажаем, - скептический настрой Василия все усиливался, - если бы ты нашу красотку не отправил в ОВД свое поганое, я бы сейчас с Людмилой загорал бы на островах, а тут теперь сижу, как дурак последний…
Сорокин тот день помнил, как вчерашний. Признаться, он и в момент задержания осознавал, что был не прав. Причем не прав очень сильно. Но почему тогда – то эта светлая мысль ему в голову не приходила. Точнее, приходила, но тогда все подобные измышления он гнал от себя, словно дурной сон. А здесь, в этом странном государстве, где все было как бы отражением в зеркале его собственной жизни, на каждом шагу его заедала совесть и лезли в голову какие –то высокопарные фразы о чести и совести. Те самые, которым учил его дедушка, того – его дедушка, и так далее до Адама и Евы.
- Еще скажи, что взятки не брал, - не унимался Васенька, - на какие деньги ты, Сорокин, вот себе, собственно, дачу – то построил?
- Так это ж участок, - развел Сорокин руками, - от дедушки покойного мне достался…
Доля правды, действительно, в этом была. Дедушка – герой, действительно, много лет назад получил в награду за какую-то очередную заслугу перед Родиной участок земли под Можайском размером в шесть соток и, согласно правилам, установленным советскими нормативами, возвел на нем деревянный домик 5 на 6, с треугольной крышей и маленьким чердачным окошком. Вопрос был в том, что нынешнее обиталище лейтенанта занимало почти все шесть соток, и кирпича в стены коттеджа было уложено не меньше, чем в самую маленькую, но все же кремлевскую, башню. Сорокин снова покраснел, насупился, повертел пистолетом у виска, и произнес в ответ на укоряющий Васин взгляд:
- Да жена попалась, понимаешь…то дай ей на пальто, но на шубу…то в Турцию ей надо, то купальник не тот…ну а….не, по-крупному я не брал, так, ну, алкаша какого отмазать, или еще кого…я ж простой оперативник, что с меня за спрос…
- Все беды из-за баб, - переключился моментально Васенька, - а как ты думаешь, что с нашей-то произошло? Я вот думаю, начальник, что не убивала она его.
- Слыш, лейтенант, - продолжил Вася, игнорируя его полнейшее молчание, - мое мнение такое: если мы выйдем из осады живыми, на что я надеюсь мало, то…
- Мы посылаем их к чертям собачьим, - неожиданно подхватил Сорокин его мысль, словно прочитав ее с лету, - и сами ищем чемодан. Сдаем его их властям, и пусть делают, что хотят, только домой отправят. Мне это уже хуже я не знаю чего.
Вася ошалело посмотрел на него. Мысли сходились один в один. Об этом он как раз и думал, только Сорокин его опередил.
- Стасику три года через два месяца, - внезапно вспомнил он, - черт. Я ж уже год его не видел. Вот тварь, - обругал он неожиданно сам себя, - конченая. Ты, Сорокин, не сочти меня малодушным, но я должен рвать свою задницу на американский флаг. Если я не появлюсь второго августа дома, Ирка подаст в суд. Алименты – то я тоже не плачу.
- А я – еще раньше должен там быть, - решительно заявил Сорокин, утерев рукавом пот со лба – почему – то становилось невыносимо жарко, - потому как если этот гад обосновался в моей квартире, где мама моя жила, где папа мой умер…где я рос, с детства…да я его, суку…отсижу, сколько положено по статье 105….
Приятели обнялись так крепко, что у обоих затрещали кости. Тем временем за дверью послышался шум, и не одной пары ног. Видимо, пока они рассуждали о высоком, поднялась тревога, и не шуточная. Лейтенант бросился к двери, замер, вытянувшись, по стенке, с пистолетом наготове, и приказал Васе «прикрывать тылы». Вася замер у окна в полной боевой готовности. Оба понимали, что, скорее всего, сейчас они доживают последние минуты.
- Прощай, друг, - крикнул Сорокин, - не поминай лихом…
- И ты меня, - гаркнул Васенька, - прости, если что не так….
В дверь начали ломиться. Рассчитывать на снисхождение местных садистов в погонах вряд ли стоило. Раздался треск ломающегося дерева и жалкий последний скрип петель; потом Сорокин услышал выстрел, звон стекла, оседающего их оконной рамы, а очнулся через некоторое время на больничной койке и подумал, что он окончательно рехнулся умом.
Это действительно была больница, он лежал в палате, и, что его больше всего потрясло, на тумбочке стоял букет цветов. В помещении пахло лекарствами и какой-то невозможной чистотой, которая, казалось, тут превосходила все остальные понятия в качественном выражении. Лежал он, между прочим, в совершенно новой пижаме изумительного бежевого цвета, на белых простынях и под теплым одеялом. От его руки тянулся шнур капельницы.
- В дурку попал, - вслух решил Сорокин, - точно. Так я и знал, что этим все окончится…
В палату вошла пожилая медсестра, улыбнулась широко, и спросила:
- Как вы себя чувствуете? Рада, что вам лучше. Вы и ваш друг спите уже второй день. Только что пришла телеграмма из столицы о том, что вас надо приставить к награде. А сегодня члены Триумвирата во главе с министром внутренних дел приедут вас поздравлять и вручить вам орден Золотого Оленя.
Слово «олень» ассоциировалось у лейтенанта стойко с рогами, а потому он поморщился и спросил потрясенно:
- Я? Да за что же…
- Вы своим мужественным поступком, - улыбнулась медсестра, - разоблачили целую банду оборотней в погонах. Таким, как они, не место в нашем мире. Покарай их, Богиня, за то, что они сделали. Это огромная честь, - прошептала она, понизив голос, - министр, мало того, что занят, так еще и в глубоком горе. У него погиб зять, и пропала дочь. Человек он милейший, порядочный и честный…Ваш друг сейчас в перевязочной…к четырем часам будьте готовы…

Сорокин ничего не понимал, только бестолково таращил глаза по сторонам. У министра исчезла дочь. Ха. Его будет награждать сам министр. Ха-ха. За то, что сам оборотень разоблачил банду оборотней…жалко, что нет фотоаппарата, потом мужикам в ОВД показать. Завидовать будут все, как один. Это ж надо – Сорокину вручает орден сам министр, такое только во сне может и привидеться. Видела бы эта дура, Зоечка, кого променяла на директора рынка. Героя. Борца за справедливость. А то все «недотепа, неудачник, бездарь».
- Тебе, - сказал Васенька, зашедший после перевязки в палату к другу, - мало того, работу хотят предложить, сестричка проболталась. В комиссии по расследованию убийства этого проклятого. Считаю, что ты обязан согласиться. Ради моего сына, - сурово добавил он, - понял ты, или нет?
- Нет, - прохрипел лейтенант изумленно, - это что за новости? Я ж не это…как его…того самого…
- Какие же менты все тупые, - махнул рукой Васенька, - недалекие оборзевшие свиньи. Старого хрыча убили из-за чего?
- Из-за чемодана, - пропустив многозначительно красочное описание сотрудника милиции, ответил Сорокин, - а что?
- А то, что чемодан нам нужен, чтобы свалить отсюда к черту, - заявил Васенька, - мы его найдем, всех посадим, девочку нашу в помощники возьмем, и этого тоже…Сорокин, мы победили!!!

 Отправлено: 09.10.09 13:14. Заголовок: Ммм…щекотно. Легкое ..

Ммм…щекотно. Легкое прикосновение к лицу – словно травинкой по нему водили – заставило Феклу завертеть головой, ускользая от раздражающих ощущений. Темно. Черт, почему так темно? И руки… почему я их не чувствую? Фекла застонала и попыталась сесть, но тело, занемевшее в неудобной позе, отказалось слушаться, и девушка рухнула обратно на жесткую поверхность, служившую ей лежаком. Мысли лениво шевелились в голове, словно черви, вывернутые на поверхность вместе с комом земли. Обрывки воспоминаний никак не хотели складываться в общую картину. Щека снова зачесалась. Ругнувшись, Фекла потерла ей о плечо. Стало немного легче. Сознание постепенно возвращалось, услужливо включая одно за другим чувства – покалывание в стянутых веревкой руках, едва слышное, гулкое капанье воды где-то неподалеку, дразнящий запах жареного мяса. Единственное, что категорически отказывалось ей служить, так это зрение. Окружающая темнота была кромешной, и Фекла испугалась, что ослепла, но потом почувствовала на глазах тяжесть плотной повязки. Господи, во что еще она вляпалась?
Фекла хорошо помнила, как они с Фальком ждали Сорокина. Сидели в трактире, не глядя друг на друга, обменивались ничего не значащими фразами. Жевали куски ароматной курицы, которую с льстивой улыбкой принес им хозяин трактира. Через несколько часов стало очевидно – что-то случилось. Фальк, несмотря на то, что физически неожиданно стал выглядеть много лучше, был какой-то примороженный, оцепеневший. Играл пальцами на столе, отсутствующим взглядом смотрел в окно. Когда стрелки часов перевалили за пять вечера, Фекла не выдержала и предложила идти к тюрьме, где держали Василия. Фальк отрешенно кивнул, кинул на стол монету и направился к выходу. Фекла шла за ним следом, но у двери задержалась, чтобы набросить на плечи плащ – на улице снова моросил мелкий, противный дождь. Сердито подумала про себя, что Фальк, этот чертов аристократ, мог бы и вспомнить элементарные правила приличия и помочь, а не выходить, ссутулившись, на улицу, словно он вообще был один. Хлопнула входная дверь, впуская двух новых посетителей. Фекла посторонилась, давая им дорогу, и внезапно тело пронзила чудовищная боль. Словно каждый нерв ее тело стал оголенным проводом, через который чья-то добрая душа пропустила ток. Скрутило мышцы, перед глазами вспыхнули огненные круги. Фекла попыталась крикнуть, но сведенные судорогой челюсти были не в состоянии выдавить не единого звука. Затем ее накрыло милосердное беспамятство. И вот теперь она в каком-то непонятном месте, руки связаны, на глазах повязка. Какая-то хрень невыносимо щекочет лицо, звук капающей воды действует на нервы, будто китайская пытка. И непонятно, где Фальк. И Сорокин. И Вася.
Осознание того, что она одна, неожиданно накрыло Феклу, заставило тихо застонать от ужаса. Спокойно, спокойно! Я же Странница. Фальк все время твердил, что я просто не умею пользоваться своими силами. Надо попытаться хотя бы освободить руки. Господи, если бы еще знать как!
Фекла попыталась вызвать в памяти ощущения, возникающие в минуты, когда у нее проявлялся ее необычный дар, но ничего не выходило. Веревки не спешили сами собой развязываться и отпускать ее на свободу.
Неожиданно рядом раздался тихий смех. Фекла вздрогнула всем телом и завертела головой, тщетно пытаясь рассмотреть сквозь закрывающую глаза повязку, кто это тут так веселиться.
- Нет, эта девочка уникальна! Правда, Дормидонт?
Чья-то рука резко сдернула с лица ткань и Фекла заморгала, привыкая к свету. Помещение, в котором она находилось, недвусмысленно смахивало на пещеру. Каменные своды были усеяны длинными, слегка светящимися сосульками. Сталактиты. Или сталагмиты, вспомнился курс школьной программы. По некоторым из сосулек струилась вода и капала в небольшое углубление, образуя там то ли большую лужу, то ли небольшой пруд. Свечения, исходящего от этих образований, было достаточно, чтобы рассеять царящий в пещере мрак и обозначить двух человек, с любопытством разглядывавших девушку.
Дормидонт и Крыс, - вспомнила Фекла тех, кто, казалось, вечность назад, пытал ее в Москве вопросами о чертовом чемодане. Теперь, присмотревшись, она отчетливо видела, что тот, кого его спутник называл Дормидонтом, был венедом. Та же выступающая вперед нижняя челюсть, огромные надбровные дуги, скошенный затылок. Да, он венед, в этом нет сомнений. Интересно, у него есть интеллект или Крыс держит его за «мясо», используя, когда надо применить физическое воздействие? Если быстро вскочить на ноги и метнуться между ними…
Домыслить она не успела. В руках у Крыса появился и по-змеиному зашевелился у ее лица предмет, уже однажды виденный ей в Москве. Длинное, тонкое лезвие, широкая рукоять, испещренная непонятными знаками. Вдоль клинка извивается желобок, углубление, заполненное чем-то маслянисто-черным, едким. Лезвие колышется, словно живое, от него разит тухлятиной и древним ужасом, сдавливающим сердце. Уставившись на него, Фекла забыла дышать.
- Не советую, дражайшая моя Феклуша, не советую! – снова дребезжаще рассмеялся Крыс. – Не хотите же вы снова испытать на себе действие ассера, ведь правда? Еще несколько прикосновений, и от вашего дара странницы останется только пшик! Вы ведь дорожите своим даром, правда? Тем более, таким мощным!
«Да в гробу я его видала, дар этот!» - хотелось крикнуть Фекле, но она молчала, не в силах отвести взгляд от качающегося у самого носа страшного лезвия.
- Где я? – вместо ответа прохрипела она, всеми силами стараясь загнать рвущуюся наружу панику.
- Далеко-далеко! – весело пропел Крыс. – Так далеко, что твой крысиный дружок тебя тут вовек не сыщит. Спутникам твоим конец, повесили обоих, так что одна ты тут, душа моя, одна одинешенька. И придется теперь слушаться дядю Дормидонта и дядю Клавдия.
Господи, еще не легче! Клавдий. Дядя Клаша. Феклу охватил приступ истерического смеха. Крыс терпеливо ждал, пока она отсмеется, а потом с улыбкой произнес:
- Хочу сразу внести некоторую ясность. Молодость и глупость ходят рука об руку, но хотелось бы верить, что в нашем случае этого не произойдет. Это я о мыслях о побеге. Даже если вдруг тебе каким-то образом удаться миновать меня и моего молчаливого друга, вот этот малыш, не даст тебе выйти из пещеры.
С этими словами он ткнул пальцем Фекле на плечо. Девушка скосила туда глаза и через секунду была на ногах, оглашая пещеру диким визгом – у нее на плече, удобно устроившись, сидел огромный мохнатый паук. Ничего не выражающие глаза бесстрастно смотрели на Феклу, жвала, размером со спичечный коробок, непрестанно двигались, с них тянулась серебристая нить слюны. Паук слегка подвинулся и щеку снова неприятно защекотало – так вот что это было! Господи, лучше бы она этого не видела.
Дормидонт между тем резко дернул ее за плечо и заставил упасть на землю.
- Приятная зверушка, правда? – беспечно улыбнулся Крыс. – Ему, знаешь ли, противопоказан солнечный свет. Поэтому за право остаться в темноте, он будет драться не на жизнь, а на смерть. С твоего плеча он не уйдет, и тебе его оттуда не снять. А попробуешь покинуть пещеру – сдохнешь. Яд пауков Картаре действует медленно и крайне болезненно. Не советую испытывать подобные ощущения на собственной шкуре

 Отправлено: 09.10.09 23:17. Заголовок: - Ч-что вам от меня ..

- Ч-что вам от меня надо? – Фекла дрожала от отвращения. Тварь у нее на плече вызывало дикое желание визжать, топать ногами, размахивать руками до тех пор, пока она не сумеет ее стряхнуть. Похожие чувства Фекла испытала в детстве, когда на нее неожиданно свалился с потолка огромный, усатый таракан. Прикосновение цепких лапок к голой коже, ощущение чего-то до тошноты мерзкого охватило ее тогда, заставив заорать в голос, насмерть перепугав родителей. И сейчас, периодически ощущая щекой легкие прикосновения паука, Фекла изо всех сил боролась с паникой, старалась взять под контроль эмоции.
Крыс, между тем, комически развел руками. Вопрос девушки его явно повеселил.
- Душа моя, давай не будем начинать заново всю эту пафосную трагедию с рыданьями и уверениями «ах, я ничего не знаю, вы ошиблись!». Нам, как и несколько дней назад, нужно одно – чемодан. Поэтому, предлагаю пропустить завязку и перейти сразу к эпилогу.
- Но я… - начала Фекла, собираясь сказать «я правда не знаю, где ваш чемодан», но тут неожиданно разлепил губы Дормидонт. Видимо, с непривычки говорить, все лицо его пришло в движение: задвигались челюсти, вздернулись вверх кустистые брови. Даже уши зашевелились от усердия. Казалось, еще немного, и раздаться скрип старого механизма и посыплются хлопья ржавчины.
- У тебя есть пять часов. Через это время ты должна будешь сказать нам, где чемодан. Даже если ты действительно не знаешь, где он, тебе придется его найти. Иначе убьем родителей. Ты поняла меня?
Побелев, Фекла кивнула.
Крыс, с умилением сложив ручки на животе, смотрел на своего товарища. Фекле он напомнил в этот момент старого школьного учителя, с гордостью взирающего на получающего Нобелевскую премию ученика-лоботряса.
- Дормидонт, солнце ты мое…
- Сто раз тебе говорил, не называй меня так! – буркнул Дормидонт, зло блеснув глазами.
- Хорошо, хорошо! Так вот, я просто хотел тебе сказать, что твой дипломатический талант превосходит всех из когда-либо живущих в любом из миров. Уверен, ты и дьявола уговорил бы прыгнуть в его собственный костер!
Дормидонт стрельнул на него глазами, проверяя, не издевается ли напарник, но у того на лице был написан неподдельный восторг. Было практически физически заметно, как зашевелились в мозгу извилины, переваривая информацию. Наконец, Дормидонт, видимо решил, что это все-таки был комплимент, и расплылся в довольной гримасе.
- Да, я такой. – Гордо проговорил он. И ткнул толстым, как сосиска пальцем, в Феклу. – Пять часов, запомни! После этого…
Он выразительно чиркнул себя пальцем по горлу, развернулся, и с грацией медведя зашагал к дальнему углу пещеры, где едва теплился маленький костер. Снял висевшие над ним палочки с мясом и больше не обращая ни на кого внимания начал есть.

Май, еще допишу немного и объединю все в 1 часть. Исправления в твою часть я внесла.

 Отправлено: 09.10.09 23:17. Заголовок: - Ч-что вам от меня ..

- Ч-что вам от меня надо? – Фекла дрожала от отвращения. Тварь у нее на плече вызывало дикое желание визжать, топать ногами, размахивать руками до тех пор, пока она не сумеет ее стряхнуть. Похожие чувства Фекла испытала в детстве, когда на нее неожиданно свалился с потолка огромный, усатый таракан. Прикосновение цепких лапок к голой коже, ощущение чего-то до тошноты мерзкого охватило ее тогда, заставив заорать в голос, насмерть перепугав родителей. И сейчас, периодически ощущая щекой легкие прикосновения паука, Фекла изо всех сил боролась с паникой, старалась взять под контроль эмоции.
Крыс, между тем, комически развел руками. Вопрос девушки его явно повеселил.
- Душа моя, давай не будем начинать заново всю эту пафосную трагедию с рыданьями и уверениями «ах, я ничего не знаю, вы ошиблись!». Нам, как и несколько дней назад, нужно одно – чемодан. Поэтому, предлагаю пропустить завязку и перейти сразу к эпилогу.
- Но я… - начала Фекла, собираясь сказать «я правда не знаю, где ваш чемодан», но тут неожиданно разлепил губы Дормидонт. Видимо, с непривычки говорить, все лицо его пришло в движение: задвигались челюсти, вздернулись вверх кустистые брови. Даже уши зашевелились от усердия. Казалось, еще немного, и раздаться скрип старого механизма и посыплются хлопья ржавчины.
- У тебя есть пять часов. Через это время ты должна будешь сказать нам, где чемодан. Даже если ты действительно не знаешь, где он, тебе придется его найти. Иначе убьем родителей. Ты поняла меня?
Побелев, Фекла кивнула.
Крыс, с умилением сложив ручки на животе, смотрел на своего товарища. Фекле он напомнил в этот момент старого школьного учителя, с гордостью взирающего на получающего Нобелевскую премию ученика-лоботряса.
- Дормидонт, солнце ты мое…
- Сто раз тебе говорил, не называй меня так! – буркнул Дормидонт, зло блеснув глазами.
- Хорошо, хорошо! Так вот, я просто хотел тебе сказать, что твой дипломатический талант превосходит всех из когда-либо живущих в любом из миров. Уверен, ты и дьявола уговорил бы прыгнуть в его собственный костер!
Дормидонт стрельнул на него глазами, проверяя, не издевается ли напарник, но у того на лице был написан неподдельный восторг. Было практически физически заметно, как зашевелились в мозгу извилины, переваривая информацию. Наконец, Дормидонт, видимо решил, что это все-таки был комплимент, и расплылся в довольной гримасе.
- Да, я такой. – Гордо проговорил он. И ткнул толстым, как сосиска пальцем, в Феклу. – Пять часов, запомни! После этого…
Он выразительно чиркнул себя пальцем по горлу, развернулся, и с грацией медведя зашагал к дальнему углу пещеры, где едва теплился маленький костер. Снял висевшие над ним палочки с мясом и больше не обращая ни на кого внимания начал есть.

*******

Фальк метался по городу уже несколько часов. Складывалось стойкое ощущение, что он участвует в каком-то диком цирковом представлении, причем в роли клоуна, на которого сыплются все шишки. Каждый из актеров этого милого шоу считал своим долгом пнуть его ногой под зад. Видимо, чем-то он не на шутку прогневил Всемилостивую Богиню, раз каждый его шаг ведет все глубже и глубже в болото, и уже нет никакой надежды выбраться оттуда живым. А что самое страшное – он магнитом ведет за собой и своих спутников. Сорокин, чертов служитель порядка! Куда тебя понесло одного?! В сыщика поиграть захотел, дело самостоятельно раскрыть! Им бы сейчас сидеть рядком в тихом месте, да нападение на тюрьму планировать – благо золота было достаточно, чтобы подкупить не меньше десятка стражей. Ан нет, дернула его нелегкая уйти. «А ты, дурак, его отпустил!» - шепнул в голове гаденький голос. Да, отпустил. Потому что на тот момент не мог думать ни о чем, кроме приближающейся смерти. Ему оставались считанные часы, удачей было бы дожить до полуночи. Глоток крови Феклы вернул силы, прочистил голову. В запасе минимум неделя, при хорошем раскладе больше, и не меньше двух-трех трансформаций. Только зачем теперь все это? Василий в тюрьме, его скоро казнят. Сорокин исчез, а теперь исчезла и Фекла. Без них он ни на что не способен, их связка сложилась, оформилась. Его предки называли подобную компанию людей, объединенных единой целью, «ка-тет» - единство из множества. Теперь они зависят друг от друга. Разрыв, развал ка-тета, предательство, смерть хотя бы одного из его членов – и миссия будет провалена. Ка-тет не должен быть разрушен. Однако ж, он понятия не имел, как снова собрать всех вместе. Да, его учили действовать в экстремальных ситуациях. Но черт возьми, как же это было давно! Ленивое течение светской жизни с бесконечными раутами, балами, попойками, женщинами заставило забыть те навыки, что долго и упорно вдалбливали в голову Фалька Тор’Ордвиста, наследника огромного состояния, сиятельного вельможу с большим будущим, его учителя. Он был уверен, что так и будет спокойно дрейфовать по жизни, аккуратно обходя все, встречающиеся на пути, подводные камни. Даже сейчас, попав в переплет, едва не стоивший ему жизни, Фальк вынужден был признаться самому себе, что до этого времени не сделал ничего, что бы могло поспособствовать решению проблемы. Он настолько привык действовать чужими руками, так отвык принимать решения, брать на себя ответственность за кого бы то ни было, что позволил ситуации окончательно выйти из-под контроля. Все повороты судьбы, до этой минуты не дававшие ему даже на шаг приблизиться к чемодану, были следствием собственной глупости, лени и самовлюбленности. Жаль, он это слишком поздно понял. Сорокин, скорее всего, попался. Видимо, сморозил чего-то такое, что привлекло внимание местных служителей закона. Или сделал. Впрочем, неважно. Результат один – он явно в тюрьме вместе с Василием. А Фекла… Фальк со стоном замотал головой – думать об этом было больнее всего. Как он, Странник со стажем, мог не заметить всплеска сил, говорящий о том, что рядом кто-то пересек границу миров? Как не узнал в прошедших мимо него людях парочку, от которой он увел Феклу, впервые открыв для нее проход? Ему не хватило каких-то десяти секунд. Когда он, удивленный долгой задержкой девушки в таверне, вернулся назад, ему оставалось только наблюдать, как она исчезает в открывшемся проходе. Последовать за ней он не успел. Фальк уже ничего не мог сделать.
- Эй, вашблагородь, посторонись-ка!
Резкий окрик вывел его из состояния ступора и заставил отскочить на два шага вправо и прижаться к забору. Под конвоем из министерских солдат, увлеченно размахивающих холодным оружием, длиной не менее полуметра, шла группка местных милиционеров. Погоны были сорваны с плеч, форменные рубашки выбились из брюк, на лицах застыла маска безразличного отупения. Получая периодические пинки от конвоя, они спотыкались, падали, зарываясь ладонями в грязь, вставали и шли дальше, вяло загребая ногами, не обращая внимания на стекающие по лицам струйки вода.
- Охти, Богинюшка! – ахнула рядом какая-то старушка. – Вот ведь беда-то! И кто бы мог подумать?
- А что случилось, бабушка? – тихо спросил ее Фальк.
- Да ты что, милок, с Луны свалился? Второй час весь городок кипит, говорят, двое приезжих, из столицы заговор тут крупный раскрыли. Сами чуть не погибли, а целую банду обезвредили, энтих, как их, антихристов…оборотней в погонах, вот! Говорят, чуть ли не переворот государственный готовили, сам министер к нам теперь пожаловать должен. И ведь вправду, оборотни, чтоб им пусто было! Давеча на рынок торговать собралась, так они с меня столько за одно только место взяли, что я еще и должна им осталась! Чтоб их Богиня прибрала, нечестивцев!
Из всей этой тирады измученный мозг Фалька выхватил только одну фразу «двое приезжих». Уцепившись за нее, он схватил за руку изумленную таким его поведением старушку и прошептал:
- А что за приезжие? Видели вы их?
- Да видела, касатиков. – Сокрушенно покивала головой та. На носилках их увозили. Один здоровый такой, шея как у быка, плече чем-то синим разрисованы и «Люся» написано. Второй – постарше, пузо у него….
Дальше Фальк уже не слушал. Василий с Сорокиным. Но это же невозможно! Какой заговор?! Вася же к казни приговорен был, да и Сорокин….Нет, эта парочка положительно сведет его с ума! Но хотя бы не надо теперь ломать голову над тем, где они и что с ними дальше делать. В ближайшее время им ничего не грозит. А это означает, что можно вплотную заняться поисками Феклы. Расцеловав ошалевшую бабку в обе щеки, Фальк развернулся и почти бегом устремился в сторону видневшегося за домами леса. Способ найти Феклу был. Только бы он не забыл ритуал! Только бы ничего не перепутать! Тяжело дыша, не обращая внимание на усиливающийся дождь, Фальк бежал к лесу.

 Отправлено: 17.10.09 14:47. Заголовок: Никто из двух прияте..

Никто из двух приятелей и не предполагал, что ситуация обернется такой стороной.
Еще несколько дней назад они дрались в лесу с неведомыми чудищами; казалось, только вот-вот погрузились на плоты, и плоты заскользили по вонючим водам формалиновой реки; вот след плота Василия пропал на горизонте, и они остались со старым убийцей на квадрате плота, а сегодня все было совсем по-другому.
Сегодня они хотя бы впервые за много дней прилично поели: Сорокин с наслаждением уплел за обе щеки целую стопку блинов с красными шариками икры, переливающимися всеми отблесками света в лучах солнца, сквозящего в окошко. Василий допивал вторую чашку кофе, с удивлением отмечая, что ничего подобного он не пил даже в Италии или Бразилии. И, наконец-то, оба впервые за весь вояж были прилично одеты. Сорокину выдали новый китель, белую рубашку и чистые, с иголочки, брюки. Василий, не любивший обыкновенно парадный стиль одежды, с великим удовольствием обрядился в костюм, который чудесным образом «сел» на его статную фигуру и нашел, что выглядит недурно.
- Смотри, - съязвил лейтенант, запивая блины ароматным жасминовым чаем, - как бы тебе не вштырило местным варевом. А то не то что крест, внутренности вынут, «мама» не успеешь сказать.
- Ты б помолчал, после ягод, - усмехнулся Василий, - если бы ты так не опростоволосился, не было бы этого всего. Между прочим, еще и ущерб я понес. Ты знаешь, сколько стоит этот вещдок, который твои коллеги, гаденыши, к делу присовокупили?
- Догадываюсь, - поморщился лейтенант. Воспоминания о собственных промахах не доставляли ему удовольствия. Еще меньше приятного было в том, какой негатив звучал в отзывах о родной структуре, хоть бы и в чуждом ему государстве. Но почему-то подспудно этот крест тоже не давал ему покоя, слишком странной была вся история с его исчезновением. Сорокин посмотрел на огорченное лицо Василия, а тот пожал плечами. И провел рукой по широкой груди, будто машинально пытался нащупать там привычный тяжелый предмет, но креста, разумеется, не было.
- С другой стороны, - усмехнулся он, - тут бы башки не лишиться, не то что, прости, господи, бирюльки. Куда вообще нас тут привезли, ты знаешь?
Вопрос был глупым. Оба помнили, как из отделения их погрузили на носилки; потом, оказав несложную первую помощь в больнице, где им дали успокоительного; через двое суток после пробуждения героев погрузили в раскрашенные веселыми летними красками кареты, благоухавшие ароматами мира, и повезли по городку с неведомыми почестями. Люди высыпали из домов, а те, кто не мог выйти, прильнули к окнам, радостно улыбаясь. Невесть откуда появившиеся в этой глуши молодые красавицы махали вышитыми платочками вслед этой нарядной процессии; старики и старухи молча очерчивали вокруг своих голов круги крепко сжатыми пальцами правой руки. Кучер, больше походивший, по мнению Сорокина, на сотрудника вневедомственной охраны, пояснил, что круг в их мире – символ вечности, а также знак принадлежности Богине, наподобие христианского креста. Васенька задумался о том, что в этом непонятном мирке живут одни сектанты и приверженцы непонятных учений; Сорокин был озадачен более приземленными мыслями. Щеки его пылали, как алые помидоры. Это как же, думал он, местная милиция должна была насолить народу, что какое-то мифическое раскрытие «заговора» вызвала такой всплеск радости. В итоге этого вояжа они прибыли, как догадались путешественники, в некое подобие районного центра, судя по тому, что по дороге стали появляться высотные здания, а сельская неровная дорога сменилась идеально ровным асфальтом. Частный сектор, мимо которого они проезжали, поражал вычурностью строений; такие дома Сорокин видел только на картинках, а Васенька – в очень дорогих поселках, где хозяева домов по полной мере использовали способности и талант лучших архитекторов мира.
- Дачи аристократии, - сообщил кучер, - все сливки общества собираются сюда весной и летом. Этим домам сотни лет, они под охраной государства, ремонт их без письменного согласования Триумвирата запрещен под страхом Реки Времени.
Процессия пересекла площадь и остановилась напротив, как догадался Вася, городской ратуши. Здание напоминало бы готический храм, если бы не странное смешение жанров – все путали колонны и хитроумные вензеля на них. Это ввело Сорокина в полнейшее непонимание относительно архитектурного стиля и вообще, тенденций местного зодчества. С большими почестями их высадили из повозки и препроводили не то в ресторан, не то в кафетерий, сказав, что министр и свита прибудут через час. Наконец, часы на ратуше издали волнующий звук, напоминающий приглушенные удары в мощный барабан, и, одновременно с этим, в помещение вошел маленький человечек в розовой мантии и взволнованно сказал:
- Прибыли. Прошу вас проследовать в зал для торжественных приемов.
Васенька вдруг разнервничался. Руки его предательски задрожали, да так, что он едва не выронил чашку кофе. К своему возрасту он приобрел приличный опыт общения с разными людьми, но вот с министрами общаться не приходилось. Сорокин тоже засуетился: побледнел, покраснел, начал теребить никому не нужное теперь обручальное кольцо, которое не снимал с момента свадьбы. Видя их смятение, человечек в мантии улыбнулся и произнес со снисхождением в голосе:
- Не надо нервничать. Своим мужественным поведением вы помогли нам в борьбе с нечестивыми людьми. Надеюсь, они понесут достойное наказание. Мы хотели сначала наградить вас в больнице, но потом решили, что вы заслужили приема по высшему классу. До столицы далеко, а вы еще слишком слабы, поэтому наш скромный городок удостоился чести стать центром такого важного события.
Человечек оказался мэром милейшего городка под гордым названием Аполлонбург. В здание все было перевернуто вверх дном в ожидание приезда людей из столицы. Стены блестели; Сорокин шел крайне осторожно, дабы не поскользнуться на блестящем, словно лед, паркете. Как и в кабинете того самого начальника ОВД, все было украшено цветами, которые благоухали всеми ароматами мира растений. Видимо, разведение цветов в общественных местах и казенных домах было тут у них национальной традицией. Их провели в огромный зал, сияющий роскошью обитых бархатом кресел, дубовых рамок разнообразных картин. У Сорокина пошла кругом голова. Словно угадав его мысли, к нему тут же подскочил кто-то из обслуги и сунул под нос нашатырь.
- Министр говорит с мэром, насчет протокола мероприятия…просили еще пять минут, - прошептал неизвестно откуда взявшийся распорядитель, - все так внезапно..
- Вечно этих чиновников не дождешься, - проворчал Василий, - ладно, так и быть.
Он подошел к стене, на которой висела картина в тяжеленной раме. Полнотелая дама ню в здании мэрии, в полупрозрачном парео на широких бедрах ему не понравилась. Сорокин тоже обратил внимание на даму, но озадачился не ее формами, а тем, что делает такая картина в помещении мэрии уважаемого города. Впрочем, местные порядки до сих пор были для него тайной за семью печатями.

 Отправлено: 17.10.09 14:48. Заголовок: Наташ, самого главно..

Наташ, самого главного не дописала, надо убегать. Все будет вечером

 Отправлено: 17.10.09 22:24. Заголовок: Впрочем, местные пор..

Впрочем, местные порядки до сих пор были для него тайной за семью печатями.
Медленно он перевел взгляд с персей незнакомки на ее возлюбленного. Молодой человек, с нервически тонкими чертами лица и вдумчивыми карими глазами взирал на подругу с игривым вожделением; распахнутая рубаха на узкой груди свидетельствовала о том, что любовная игра только в начале священнодействия и…
- Вася!!! Вася!!! - закричал Сорокин, едва осев в бархатное кресло, - Вася, мать твою…вернись сюда…
Люди, суетившиеся в зале, изумленно обернулись. Вася, который потерял всякий интерес к искусству, занялся было изучением вензелей на колонне, но подбежал к приятелю в два прыжка. Вид у Сорокина был полубезумный. Он сидел в кресле и указательным пальцем тыкал в сторону висящей на стене картины. Вася с недоумением подошел снова к нетленному шедевру неизвестного автора, присмотрелся повнимательнее и…
+++++, - раздался на весь зал его охрипший враз голос, - +++++.
Крест на шее у юного любовника был один в один копией его, утерянного, и присовокупленного к материалам уголовного дела. Сорокин утирал пот со лба шелковым платочком, пытаясь отдышаться. Как бы на почве этого всего, подумал он, не хватанул инфаркт.
- Это наш шедевр, - раздался за спиной Василия незнакомый голос, - семнадцатый век, наш прославленный художник подарил эту картину администрации города.
Вася удивленно обернулся. Перед ним стоял высокий худой старик в алой мантии. Манжеты на мантии были траурного черного цвета. За спиной старика кучковалось еще несколько человек.
- Понимаю вашу реакцию, - продолжил старик, - сюжет провокационный, что и говорить. Многие так реагируют. Так изобразить…хм…физиологический акт может только гений.
- Ваше преподобие, сиятельный господин министр, - улыбнулся неизвестно откуда вынырнувший мэр, - я предлагал уже перевести «Незабвенную чаровницу» в столичный музей искусства. Но население не согласно. Это часть нашего города. Однако, - он улыбнулся многозначительно, - позвольте представить. Василий, перед вами министр Триумвирата, князь, потомственный аристократ и политический деятель. Иоганн А’Дюльтер.
Уже не в первый раз Сорокин задался вопросом, каким образом в мире А’Дюльтеров, Перунов, Харонов и Фальков затесался Коротаев Олег Иванович. Он, было, даже подумал, что несчастный убитый просто скрывался под вымышленным именем. Но Сорокин самолично видел памятник на кладбище, официальное захоронение, и написано там было именно так: Коротаев Олег Иванович. И только после того, как Сорокин закончил этот долгий мыслительный анализ, до него дошло, что он развалился в кресле с платком в руках не просто перед кем-то, а перед министром, и, чтобы там ни было, нужно привести свое состояние немедленно в порядок. Странно, но и Вася не сразу сообразил, в чем дело, а сообразив, покраснел и подал министру дрожащую руку.
- Мы решили сделать скромную церемонию, - пояснил мэр, - потом будет ужин, персон на 800.
Господи, перепугался Сорокин, это ж с ума сойти: в один момент 800 таких странных особей. Он еще не успел отойти от приключения в деревенском ОВД, а тут снова стресс. Да что ж это, в конце концов, такое. Василий тоже напрягся так, что покраснела шея, но тут раздалась величественная органная музыка и мэр, прекратив дискуссию, пригласил их пройти за кулисы, откуда их через несколько секунд вызвали снова в зал. Дислокация в зале, между тем, изменилась: в первых рядах теперь сидели, как определили два ошалевших друга, первые лица государства с женами, обряженными в роскошные вечерние платья. В зале были все, кроме верховного наставника, от чьего имени и по поручению была мэром зачитана телеграмма. Василий был в полуобморочном состоянии. Несмотря на свое положение и образ жизни, на «том свете» тусовок светских он не любил, предпочитая камерные попойки и гулянки. Сорокин раскраснелся еще больше, чувствуя, как давление зашкаливает за мыслимые пределы. Когда министр, завершив приветственную речь, взял из рук мэра две бархатные коробочки с орденами, лейтенант почувствовал, как его сердце словно сдавливает огромный кулак, и, не сдержавшись, он стер с глаз огромную слезу, предательски исторгнувшуюся из слезного канала.Прежде он получал почетные грамоты да копеечные премии, первые – из рук спешащего начальника, вечно занятого, а потому без особых церемоний, вторые – в бухгалтерии в конце квартала, и не было в том ничего особенного, кроме того, что в такие дни жена ворковала с ним, как в период ухаживаний, и даже головная боль ее на время отпускала.
Васенька, в жизни своей не носивший никаких знаков отличия, кроме значка октябренка (в пионеры сразу не взяли, а, как собрались, пионерская организация перестала существовать), получил орден Голубой Луны. Китель Сорокина украсился орденом обещанного Золотого Оленя; не успел он сообразить, что это случилось, как распорядитель сунул ему микрофон под нос, и потребовал произнести ответную речь. Набрав в легкие воздуха, не то лейтенант, не то майор, минуя капитана, а по местным правилам и вовсе полковник, держал аж целую десятиминутную речь. Общий смысл сводился к тому, что ему стыдно за «моральный облик», «гниение изнутри», «попранную честь мундира» и что с сегодняшнего дня расследование гибели ни в чем неповинного Святого Пилигрима есть «дело его офицерской чести». Васенька, не ожидавший от друга такого редкого красноречия, заявил, что, хоть и не милиционер, и не офицер, но готов все силы бросить на расследование этого дела, так как «все это не айс», и делалось «не по понятиям». Под бурные овации торжественная часть была завершена, и всех пригласили в банкетный зал. Васенька и Сорокин, однако, задержались у той же «Незабвенной Чаровницы», точнее, вперили свои затуманенные взоры в крест, который являл собой точную копию того, который недавно принадлежал Василию. Ошарашенный, Василий чесал в затылке, пытаясь вспомнить подробности появления у него этой занятной вещички. Люся ему подарила на юбилей, из Парижа привезла. Это факт. Гуляли тогда в «Царской Охоте», и там она ему этот крест и нацепила. С цепью вместе, ясен пень. А он вот, тут, у этого хилого пацана на шее мотается. В 17-м веке еще. Ну мыслимое ли это дело?
- Может, по эскизу какому? – предположил Сорокин, - сделала на заказ? Бабские эти фантазии, сам знаешь, дуре что в голову вступит.
- Черт ее разберет, - усмехнулся мрачно Василий, - сказала, эксклюзивная вещь. Ты в картинах разбираешься, Сорокин? Что это хоть за художник?
- Не знаю, - прочитав подпись, сказал Сорокин огорченно, - но, думаю, местная знаменитость, раз в ратуше 400 лет висит. Может, репродукцию она увидела?
- Где? В Лувре? – Васенька издал тяжелый вздох, - грехи мои тяжкие. И почему именно мне, и почему так больно?
Сзади кошачьим мягким шагом подошли министр и мэр. Оба держали в руках по хрустальному бокалу, наполненному шампанским.
- Вижу, вам понравилась картина, - улыбнулся министр, - она действительно имеет свойство запоминаться всем…
- Да, ваша честь…благородие…товарищ министр внутренних дел, - от волнения Вася начал заикаться и путаться в понятиях, - у меня этот…крест, вот, точно такой же, как на вашей картине. Один в один. И подарила мне его дама треф, - нервы сдали, и он заговорил излюбленным языком заядлого карточного игрока, - приятная дама, актриса…звезда…порно…Короче, не пойму я теперь, откуда он тут, - ткнул он пальцем в полотно, - взялся.
- Вот этот момент я тоже хотел с вами обсудить, - министр вздохнул тяжело и сделал глоток, - предлагаю пройти в кабинет нашего уважаемого коллеги, побеседовать. Господин Сорокин, вы с нами?
- Натурально, - Сорокин тоже не вполне владел собой, и неожиданно перешел на приблатненный жаргон, - я ж веду это следствие, а этот крест чертов, прости, Господи, вещественное, так сказать, доказательство.
Ну, попали так попали, подумал Васенька, еще не выяснили с чемоданом, а теперь еще с крестом какая-то кадриль с выходом. Про себя он уже проклял и Люсю, и тот день, когда приехал осматривать свои бензоколонки, и решил помочь даме заправить ее «бентли». Жил бы спокойно сейчас, нет, нашел себе приключений на все точки, и, главное, на голову ни в чем не повинного вообще Сорокина. Слава богу, Сорокин какой-никакой, а милиционер, навыки оперативника имеет, может, действительно, судьба им вместе разобраться в этой свистопляске. Они прошли в кабинет мэра, благоухающий флер д’оранжем и ласкающий взор приятным зеленоватым колером стен и ковра, уселись в кресла, и Сорокин неожиданно произнес:
- Ваше пре….товарищ министр внутренних дел…примите наши соболезнования в связи с кончиной зятя и пропажей дочери. Надеюсь, она жива и здорова.
По приятному лицу министра пробежала тень горя. Он пожал плечами и вздохнул:
- Моя единственная дочь с моего неосмотрительного разрешения имела неосторожность выйти замуж за человека из вашего мира. Вы, наверное, обратили внимание, что у него…нетипичное для нашего мира имя?
- Так что с крестом, - не на шутку разволновался Васенька, - я, что-то, очкую…то есть, мне неприятно, что тут замешана моя ба…жена…любовница.
Министр задумался, покрутил траурную манжету на левом рукаве мантии, и произнес:
- У нас, как вам известно, иная религия. Официально у нас признается Богиня, но есть еще божества…
- Великий Предок, - усмехнулся Василий, - знаем. Видели.
Министр поморщился, словно у него внезапно заболели все разом зубы, а мэр произнес с полуулыбкой:
- Ох уж нам этот предок. Не знаем, как бороться с этим народом. На их стороне вся местная нечисть, такое ощущение, что этот предок и есть сам Люцифер, прости, Богиня.
- Одно время мы боролись, - перебил его министр, - с этими людьми, но, к сожалению, мой коллега прав. Мы погубили целую армию, если пересчитать количество павших…те, кто выжил, остались законченными наркоманами. Нигде нет дурман – ягоды, извели все плантации, только там и остались. Это не народ, а скопище потенциальных бандитов и убийц. Однако к делу. Латинское слово «crux» означает «дерево, виселица или другие деревянные орудия казни. В нашей официальной религии такого символа нет, у нас есть круг. Очень давно крест использовался в язычестве, как символ владения миром.
- У нас считается, - перебил его Сорокин, - что четыре грани креста – это четыре стихии природы…ну, не у нас, в нашем мире, а у запущенных народностей в нашем мире, типа муисков в Южной Америке. Никакого отношения к христианству эти люди не имеют.
- Ну вот, - продолжил министр, - а у нас одно время, до Первого Сошествия Богини на грешную землю, мир населяли, естественно, язычники, мечтавшие о мировом господстве. Заостренными крестами они убивали себе подобных и приносили их в жертву этим проклятым упырям. Постепенно, разумеется, шла ассимиляция, появились более цивилизованные и организованные верования. Но страх перед крестом остался до сих пор. После того, как в нашем мире укрепилась наша нынешняя вера, тогдашний Наставник повелел уничтожить все кресты, под страхом смерти. Страшное дело было, - усмехнулся он печально, - но осталась все равно группа людей, к которым, вне всякого сомнения, и принадлежал юноша, который изображен на картине. В 17 веке как раз этот клан разгромили, кресты изъяли, а этот, который на картине, был помещен в музей в столице. Он очень дорогой, ювелирной работы, камни неимоверной чистоты, золото высшей пробы, бриллианты. И вот однажды он пропал из музея. Ничего не пропало, кроме этого креста.
- И..., - слабо протянул Васенька, - как же он у нас – то оказался, в Париже?
- Способ один, - вздохнул министр, - кто-то проник из вашего мира в наш, непосредственно за этим крестом, выкрал его, а потом, богиня знает, что там было, но он попал в продажу, и ваша дама сердца его купила. Только вот она не знала, что приобретает, иначе в жизни бы даже к нему не подошла. Это проклятая вещь, омытая кровью многих поколений, символ мирового господства. На того, кто его надевают, обрушиваются самые жуткие испытания.
- Е мое, мать ее, - от расстройства Васенька заговорил в рифму, - ну и подарочек к юбилею, а я еще, дурак, козырем ходил, думал, круче всех. То-то я смотрю…одни неприятности на мою голову, и еще, в довершение всего, сюда, к вам попал…
- Вас провели сюда, в частности, чтобы вы вернули сюда крест, - сообщил мэр, - скажите еще спасибо, что, благодаря инициации странника, вас сюда живым доставили. У нас есть ряд людей, которые шастают туда-сюда…могли бы привезти этот предмет и с трупа. Так что вы, милейший, счастливый человек, что так все обернулось.
Васенька почувствовал приступ жесточайшей тахикардии и попросил сердечных капель, о существовании которых раньше и не подозревал. Мэр достал из столика аккуратный пузырек. В воздухе запахло лавандой и какими-то пряными травами.
- Теперь, когда все заражены идеей мирового господства, - продолжил министр, зябко кутаясь в мантию, - не хватает главного символа, то есть, креста. Благодаря вам, он нашелся. Тот, кто убил Пилигрима…
- Хотел замести следы более страшных преступлений, - вдруг осенило Сорокина.
Черт, подумал он, как все просто-то, на самом деле. Может, крест и есть ключ к этому проклятому чемодану, который Фальк так истово разыскивает? Но ведь Фальк, Вася рассказывал, сам предлагал ему продать венедам крест в обмен на лошадей, когда они еле живыми уносили ноги их проклятого леса? Выходит, не все знает этот длинноволосый интеллигент? Грызун, черт его подери. Но теперь крест, сказал мэр, поместили в специальное хранилище, под строжайшую охрану, так, что сам черт его оттуда не вынет. Лейтенант схватился за голову. Мало того, что у них не было ни малейшей идеи, где искать этот долбанный чемодан, так теперь еще так по-глупому и крест упустили. Ищи его теперь. Млять. Хоть стой, хоть падай. Дурак этот Фальк, и все тут.
- История с магией креста – строжайшая тайна, - предупредил министр, - знают об этом единицы. Для всех остальных – просто дорогая вещь, и не более того. Предупреждаю вас, как людей ответственных за свои поступки: если эти сведения проникнут куда-то на сторону, то наказания вам не избежать. Наша система щедра, но и карает жестоко. Дело высочайшей государственной важности.
Никого еще никогда Васенька не ненавидел так люто, как свою любовницу в эту минуту. Попадись она ему сейчас под руку, повыдирал бы из ее бестолковой головы последние волосенки вместе с куриным мозгом. Ну, устроила, стерва, сладкую жизнь любимому, во подарок сделала, впору было, если б знать, сразу спустить эти миллионы в унитаз, и пусть глисты бы разбирались сейчас со всей этой кадрилью. И еще хуже, что какая-то сволочь за ним следила, когда он слез с плота, подобрала крест, опередила и подсунула Пилигриму. Одна надежда теплилась в богатырской груди: что его персона неведомым преступникам больше не нужна. Однако, кто мог быть этой сволочью?
- Да успокойся, - усмехнулся Сорокин, у которого самого тряслись руки, как у паралитика, - крест им был нужен, а не ты. Вот только не пойму, за каким х… они его тогда у Пилигрима-то бросили?
- А вот этим вы и займетесь, - обрадовал его министр, - потому что, предполагаю, сам по себе крест не может быть ничем, кроме символа. А вот в сочетании с чем, это вы должны выяснить досконально. Поручаю вам лично, и, если все сложится, награжу так, что все свои предыдущие тяготы вы забудете за горами золота.
Лейтенант похолодел от ужаса. Столь сомнительная перспектива его пугала своей неопределенностью, но задний ход давать было нельзя. Ясно, что связан крест с чемоданом, только связь, как между задницей, и ясным небом.
- Слушаюсь, - только и сказал он, - приступлю немедленно.

 Отправлено: 21.10.09 13:31. Заголовок: У тебя ничего не пол..

У тебя ничего не получится! Переплетенные над головой ветви деревьев худо-бедно защищают от дождя. Земля под ногами мягкая, и это хорошо, так проще чертить. Ты делал это один раз в жизни, пятнадцать лет назад! Руки отбрасывают в сторону слой опавшей хвои, перегнившие листья, изгрызенные белками шишки. Острая ветка взрыхляет почву. Мокрые волосы падают на лицо, лезут в глаза, искажая зрение. Он нетерпеливо откидывает их назад – треугольник должен быть равносторонним. Ты окончательно рехнулся! Тогда с тобой был Наставник и двадцать твоих одноклассников. Если бы что-то пошло не так, ритуал бы немедленно прервали! Ты даже не помнишь слова! Но он помнит. Руну земли в один угол. Руну жизни – в другой. Руну поиска – в третий. Вместо свечей – нащипанная тут же лучина. Легкое пламя едва заметно трепещет на конце тонких щепочек, грозя свести на нет все старания. Огонь мечется, как попавший в паутину мотылек, реагируя даже на взмах руки. Наставник говорил, что для этого ритуала важен каждый миллиметр начерченной матрицы! Его проводят при отличном освещении, со специальной, сто раз выверенной доской, а не на голой земле, под дождем, струи которого размывают кривые, дрожащие линии! Спокойно, не отвлекаться. Вроде все, дело за малым – лезвие. Мне нужно что-то острое. Ради чего ты рискуешь жизнью? Тебя может забросить туда, где ты никогда больше не сможешь открыть Проход! И придется провести остаток короткой жизни в какой-нибудь вселенной, где упыри покажутся тебе ангелами по сравнению с местными домашними любимцами. Ради кого ты это делаешь? Есть! Это подойдет. Разворошив листву, он поднимает с земли небольшой камень с острыми, зазубренными краями и, не колеблясь, коротко и зло взмахивает им над открытой ладонью. Кровь брызжет на переплетение линий под ногами. Дождь усиливается, переходит в ливень. Верхушки деревьев со скрипом раскачиваются над головой, их ветви уже не в силах сдерживать напор воды, и она льется ему под ноги, грозя смыть рисунок. Внутренний голос, истерически вопящий у него в голове последние пятнадцать минут, потрясенно затихает. То ли шлепнулся в обморок, то ли онемел от того, чему свидетелем ему пришлось стать. Сложить ладони лодочкой. Кровь медленно наполняет их, тягучая, темная. Кровь, в которой есть капля чужой, маленькая капля, способная соединить его с ее обладательницей. Где бы она не находилась. Кровь – это жизнь. Жизнь – это сила. Сила, способная двигать камни, созидать и разрушать миры. Ритуалы на крови проводят крайне редко – они крайне опасны. Слишком много теряется при этом сил, слишком велик риск напортачить, а кровь не прощает ошибок. Но выбора нет. Слова древнего ритуала поднимаются из глубин памяти, рвутся наружу потоком быстрых, невнятных звуков. Сила прирастает по дуге. Главное – поймать момент максимума, когда она будет на пике, иначе все зря. Дождь заливает глаза. Слабый огонек на лучинах шипит, уворачивается от капель, но пока не гаснет. Пора! Он разводит ладони и кровь черным комом летит в центр треугольника. Вспыхивают и гаснут лучины. Ветер рвет над головой ветви. Ничего. Реанимировавшийся голос в голове ехидно комментирует – Ты все-таки напортачил, Фальк. Скажи спасибо, что остался тут, а не… Договорить ему не удается. На Фалька наваливается темнота. Она крутит его, тащит за собой на высоком гребне, швыряет из стороны в сторону. А потом аккуратно ставит на ноги и, шипя, отползает.

*****

Фекла сидела на камне, сжав руками голову. Запах ароматного мяса дразнил обоняние, вызывая слюноотделение как у собаки Павлова. Ее похитители ели с аппетитом, но если Крыс еще придерживался каких-то цивилизованных способов поведения за столом, то одного взгляда на Дормидонта хватало, чтобы напрочь отбить желание есть. Он поглощал мясо жадно, словно не видел пищи уже целую неделю. Прозрачный, жирный сок тек по подбородку, масляно блестели щеки. На одежде повсюду были видны отпечатки пальцев – венед не затруднял себя поисками салфетки и вытирал руки прямо о себя. Передернувшись от отвращения, Фекла снова уставилась на гранитный пол под ногами. Господи, что же делать-то? Ей дали пять часов. За это время она должна совершить то, что не вышло за несколько дней с Фальком и компанией – найти чемодан. Иначе… О том, что будет иначе, не хотелось даже думать. Представить этих двоих рядом со своими родителями у Феклы категорически не получалось. Интересно, как они перемещаются в пространстве? Ведь, по словам Фалька, должна быть связка Странник-Проводник. Или он ошибался? Непохоже, чтобы кто-то из них выступал в роли грызуна, несмотря даже на очевидное внешнее сходство «дяди Клаши» с оным. Получается, есть какой-то другой способ? Знать бы, какой…
- Послушайте! Эй! – неожиданно для себя обратилась Фекла к вылизывающему пальцы Дормидонту.
- Чего надо? – буркнул тот, поднимаясь и подходя к девушке. Маленькие, глубоко посаженные, свинячьи глазки раздраженно уставились на нее.
- Дайте мне больше времени. – Быстро заговорила Фекла, опасаясь, что ей заткнут рот. Причем, в прямом смысле этого слова. – Я согласна с вами сотрудничать, я вам расскажу все, что знаю, только, пожалуйста, дайте мне побольше времени! Я не успею за пять часов…
Ее голос предательски дрогнул и сорвался.
- Пять часов. – Неумолимо процедил ее мучитель, разворачиваясь и возвращаясь к костру.
- Пожалуйста…
- Душа моя, - раздался из глубины пещеры голос Крыса. – Не пытайся нас обмануть. Все еще надеешься, что тебя спасет твой прекрасный рыцарь?
- Я не…
- Вот и правильно, и не надейся. Да и рыцарь ли он, после того, что с тобой сделал?
Против воли Фекла подняла голову, уставившись в насмешливые глаза Крыса.
- А что он со мной сделал?
Тот хихикнул.
- Ну да, конечно, ты же понятия не имеешь! Он ведь не потрудился посвятить тебя в некоторые аспекты, ммм, своей проблемы. Все реноме свое старался соблюсти, ну прям само благородство. А между тем он вор. Да-да, девочка, самый настоящий вор. Преступник. За то, что он совершил с тобой, в его мире карают быстро и беспощадно.
- Да что вы за бред несете?! – не выдержала Фекла. – Ничего он со мной не совершал! Он мне жизнь спас, если хотите знать.
Рядом раздался какой-то гулкий звук, словно палкой били по пустой деревянной бочке. Смеялся Дормидонт.
- Жизнь спас! – Еле выговорил он. – Видали?! Умора с этой девкой.
Одним прыжком он очутился рядом с Феклой и, приблизив к ней свое лицо, прорычал.
- Он у тебя год жизни забрал, дурища ты набитая! Ты думаешь, он поцеловал тебя, пораженный красотой твоей неземной? Щас. Держи карман шире! Ему кровь твоя нужна была. Она ему жизнь на несколько недель продлила. А у тебя годок отняла. Одна капля крови…
- Одна капля крови… - ошеломленно повторила за ним Фекла. Ей вспомнился дикий, звериный взгляд Фалька, каким он смотрел на нее в харчевне. Как грубо он дернул ее на себя, сцеловывая кровь с губ. Каким смущенным и растерянным выглядел потом, словно совершил преступление… А ведь так оно и было. Он воспользовался тем, что она ничего не знает про этот чертов мир и его порядки, и просто-напросто украл у нее частичку жизни! А она-то, дура, еще гадала, нравится она ему или нет! Вот тебе и ответ, Фекла. Ты ему нужна была только как донор, пища для вампира. Кровь бросилась в лицо, прилила к щекам. Дормидонт с нескрываемым удовольствием смотрел на то, как девушка спрятала в ладонях лицо.
- У тебя пять часов. – Напомнил он ей, повернулся и вразвалочку вышел из пещеры. Темный полог, закрывавший вход, качнулся и вернулся на место. Фекла только успела заметить краешек ярко-желтого, совершенно безумного неба.

 Отправлено: 21.10.09 20:57. Заголовок: ***** Дурнота понем..

*****

Дурнота понемногу отступила, оставив во рту металлический горький привкус, и Фальк рискнул открыть глаза. Вернее, один глаз – второй открываться категорически отказывался. Нервно проведя по нему рукой, он с облегчением понял, что во время Перехода ему на голову навернулся плащ, облепив ее наподобие тюрбана и закрыв один глаз. С трудом выпутавшись из проклятой тряпки, он огляделся по сторонам и, судорожно охнув, сел прямо на теплый камень, поросший густым, темно-фиолетовым мхом. По долгу службы, тропы Богини ни раз заводили его в миры, казалось бы, абсолютно не имевшие сходства с его родным миром, но ни один из них не казался, таким чужим, таким чуждым всему, к чему он привык. Ядовито-желтое небо нависало над головой, распространяя по безжизненной, бесконечной каменистой пустоши подобие солнечного света. Он разливался по покрытым какой-то фиолетовой гадостью камням, словно желчь, вызывая непреодолимое желание протереть глаза. Куда не кинь взгляд, везде простиралась бесконечная, потрескавшаяся земля, из которой, словно гнилые зубы, торчали камни. В заду у Фалька возникло какое-то шевеление. Он резво вскочил на ноги и только сейчас увидел, что фиолетовый мох на камнях живой. Тонкие, длинные нити его шевелились, извивались в быстром танце, пытаясь дотянуться до бывшей так близко добычи. Фальк провел рукой по штанам и выматерился – судя по ощущениям, на них зияла дырка размером с тарелку. Богиня милосердная, куда он вообще попал? О Фекле не было ни слуху, ни духу. Неужели все-таки он ошибся и провел ритуал неправильно? Еж твою медь, - вспомнилось одно из Васиных выражений, как нельзя лучше подходящее к случаю. Куда же теперь идти? Еще раз оглядевшись, Фальк обратил внимание на то, что с правой стороны воздух на горизонте кажется гуще и темнее. Город? Вполне возможно. За неимением других вариантов, стоило попробовать направиться туда. Фальк со вздохом еще раз провел рукой по получившим увечье штанам и двинулся вперед.
Через пару часов стало ясно, что маячившая впереди тень – это высокая скальная гряда, тянущаяся на многие километры вдоль линии горизонта. Если Фекла там, то искать ее предстоит до марковкиного заговения – еще одно из Васиных выражений. Фальк про себя усмехнулся: пообщавшись несколько дней с этой неугомонной парочкой – Сорокиным и Василием, он волей-неволей нахватался от них выражений, которые теперь сами собой всплывали в памяти. Оставалось надеяться, что оставленные в его мире одни, они не наворотят непоправимых дел. В любом случае, сейчас помочь им он ничем не мог. Судьба Феклы была неизмеримо важнее.

 Отправлено: 22.10.09 20:58. Заголовок: ..

Москва, ОВД «Нагорный», кабинет начальника отдела


В кабинете начальника отдела с утра царил хаос.
Виновником хаоса была дама пятидесяти с небольшим лет, тщательно этот факт скрывающая. В полуобморочном состоянии начальник ОВД лежал в кресле, обмахиваясь папкой и имея большое желание этой папкой заехать даме по оттюнингованной физиономии. Каждый раз, когда он приоткрывал глаза, взору его являлся огромных размеров бюст, отретушированный, к тому же, весьма игривым декольте. Губы, накачанные чем-то там (начальник ОВД в этом не разбирался совершенно), складывались в сатанинскую улыбку: уже пятый час дама с Рублевки, жена олигарха, известная актриса, вынимала мозг всему отделению с каким-то крестом, который у нее якобы похитили. При этом внятно ничего втолковать она не могла, только сотрясала угрозами воздух и ладила, что у нее украли раритетную вещь.
- Уважаемая гражданка Сельпо (наконец-то начальнику представилась возможность узнать настоящую фамилию дамы), и он был раз ей напомнить лишний раз, что никакая она не Румянцева – Задунайская (псевдоним), и даже не Тундрина (по мужу, который фактически уже давно не состоял с ней в брачных отношениях), - я не пойму, чего вы от меня хотите. У вас там свое ОВД есть, туда и подавайте.
- Вы мне еще, - стукнула дама кулачком по столу, - будете указывать, куда идти? Между прочим, на Рублевке у меня нет прописки, муж, скотина, не прописал, а вот я…числюсь в вашем округе поганом.
Корка паспорта мелькнула перед глазами полковника со скоростью звука. Мысленно полковник проклял тот день, когда родился на свет, и в очередной раз позавидовал коллегам, работающим в престижном округе. Только еще и недоставало, что этой истеричной бабенки, итак на их отделение одни шишки валятся в последние дни.
Началось все с того, что куда-то немыслимым образом исчез сейф с документами. Куда он мог деться, никто не мог даже предположить; как и то, чтобы неведомый вор выкрал огромный несуразный железный ящик весом в несколько сотен килограмм, и, легко и непринужденно, вынес его незамеченным из стен ОВД. Это раз. Вторая неприятность имела не менее странное свойство: ему позвонили коллеги из Вышнего Волочка и сообщили, что на их территории найден пистолет, зарегистрированный на ОВД «Нагорный», и что пистолет вернут после детальной прокурорской проверки этого инцидента. Вкупе с ящиком проверок было уже две, и работников прокуратуры в стенах ОВД сейчас толкалось едва ли не больше, чем самих милиционеров. Но и это было еще не все. Вчера вечером, после окончания смены, к нему зашел начальник паспортного стола, весь на нервах, и в сопровождении гражданки Сорокиной Зои Сергеевны и Козмаляна Арама Гургеновича. От начальника паспортного стола пахло валокордином за километр. Сорокина Зоя Сергеевна требовала зарегистрировать в квартире, где она проживала, означенного Козмаляна, но проблема была в том, что квартира была зарегистрирована на совершенно другого человека, и никаких имущественных прав на нее гражданка Сорокина не имела. В паспортном столе заподозрили правонарушение, и решили разобраться по-хорошему. Гражданка Сорокина не могла внятно объяснить, кто такой Сорокин И.В., с которым она, судя по штампу, состоит в браке уже 14 лет, и на которого зарегистрирована квартира. Дама ладила, как заведенная, что и замужем отроду не была, и вообще, Козмалян – это единственный в ее жизни шанс устроить свою судьбу. Козмалян пообещал в виде взятки обоим начальникам по усыпальнице на центральной аллее кладбища, директором которого он являлся, и, в укреплении своих намерений, вынул из-за пазухи помятый конверт. Случись же такая беда, что в этот момент зашел сотрудник специального отдела прокуратуры для беседы относительно пропавшего ящика: теперь еще и по поводу взяточничества была назначена дополнительная проверка. И вот теперь, едва разобрались с одной дурой, как заявилась другая, еще дурнее в пять раз, с требованием найти какой-то немыслимый крест. Тут не до креста, хотел сказать начальник, тут целый труп пропал, неизвестно куда, прямо из прозекторской, а эта кретинка сиськами машет, права качает.
- Гражданка, - в сотый раз произнес он, - еще раз повторяю вам. Опишите детально, где и когда вы утратили ваш предмет.
- Минуту, - перебила его наглая баба, - у меня важный звонок. Алло. Котик, алло, алло, ты слышишь? Я в шестом квадрате...алло....квадрат шесть...шесть.
Совсем тетка одурела. Что она тут, игру в морской бой, что ли, решила затеять с этим своим котиком, что ли?
- Котик, если ты слышишь...не могу ломать стену
Ремонт, что ли, делает, изумился начальник отделения. Дама, между тем, нисколько не стесняясь, продолжала свою светскую беседу, совершенно наплевательски относясь к тому, что перед ней сидит, собственно, не кто-то, а полковник, которого она уже, к тому же, довела до ручки своим крестом. Щеки ее пылали.
- Котик…алло...это я. я..ведьма
Через двадцать минут прибывшая по вызову «Скорая Помощь» увозила полковника в больницу с диагнозом «обширный инфаркт». Пока милиционеры, следователи прокуратуры, начальник паспортного стола и вновь явившаяся мадам Сорокина толкались сначала около кушетки, на которой лежал без сознания руководитель, а потом у носилок, все забыли про мадам Сельпо, которая, встав на подоконник третьего этажа, птичкой выпорхнула наружу, взмахнув юбками. Люди, которые шли мимо здания, ахнули испуганно, увидев, как хорошо одетая женщина приземляется на тротуар, но еще больше были ошеломлены, когда увидели, что, женщина встала, отряхнула одежду, и, слегка прихрамывая, побежала в сторону припаркованного «бентли».
- Олеженька, чемоданчик – то у меня, - прошептала она, заводя мотор, - только вот, моя вина, крест я упустила…и туда мне теперь не пробраться никак, лимит закончился. Господи, и жена твоя, курица, там одна, с неотесанными венедами…что ж делать – то теперь?

 Отправлено: 24.10.09 13:22. Заголовок: Вскоре скалы приблиз..

Вскоре скалы приблизились настолько, что Фальк мог отчетливо разглядеть змеящиеся по плотному, цвета сажи, камню широкие трещины. Переплетаясь друг с другом, они образовывали глубокие расселины и пещеры, некоторые из которых размерами превосходили Собор Сошествия Богини, украшавший центральную площадь столицы. Уворачиваясь от тянущихся к нему нитей фиолетового мха, чувствуя себя заправским горным козлом, Фальк перепрыгивал с камня на камень, потихоньку подбираясь к гряде. Через каких-то полчаса, задрав голову, он стоял у подножия скалы, верхушкой упирающейся в низкое, словно сочащееся гноем небо. «И куда теперь? – Издевательски поинтересовался внутренний голос. – Устроишь восхождение и водрузишь на вершине флаг во славу Богини?». Выругавшись, Фальк шагнул вперед, и в этот момент камень под его ногой зашатался и, вывернувшись из своего гнезда, покатился вниз, увлекая за собой целую лавину камней поменьше. Нелепо взмахнув руками, Фальк какое-то время балансировал на одной ноге, а потом с глухим стуком рухнул на землю, присоединившись к катившимся вниз камням. Спуск был недолгим. Охая и потирая отшибленный копчик, Фальк приподнялся на ноги, и в этот самый момент у него над головой раздался мрачный, низкий голос.
- Что это было?
- Обвал, наверное. – Протянул другой голос, повыше и погнусавее. – Здесь горы, на случай, если ты, Дормидонт, не заметил. А в горах часто падают камни.
- Мне показалось, я слышал чей-то голос. – Возразил Дормидонт и Фальк, собравшийся было встать, упал на землю, уткнувшись носом в густые заросли мха. Фиолетовые нити плотоядно заколыхались.
- Ну так иди и проверь. – Сердито ответил второй голос. – Или ты хочешь, чтобы я это сделал?
- Я уже ничего не хочу. – Буркнул мрачно Дормидонт. – Клавдий, зря мы девку сюда притащили. Боюсь, что пролетели мы с чемоданом – она и вправду ничего не знает. А одной его найти нереально. Даже со всеми ее способностями. Мне чё, вправду что ли ее родителей мочить? Я, конечно, могу, но только это ничего не даст. Ты посмотри на нее, она же с каждым часом все сильнее и сильнее становится! Идея посадить ей на плечо паука, спору нет, была отличной, но еще пара часов, и она поймет, что яду в нем не больше, чем в табуретке. И тогда нас с тобой ждут большие проблемы. И даже ассер не спасет.
- И что ты предлагаешь? – раздраженно проговорил Клавдий. – Ты, я смотрю, умный такой, разговорился даже. Ну вот и ответь мне, что нам делать. Меня Ариадна вместе с вождем твоим предупредили, чтобы без чемодана мы к ним на глаза не показывались. И мне, пока что, моя шкура дорога.
- Да не знаю я, что делать. – Тоскливо протянул Дормидонт. – Я говорю, зря мы ее вообще похитили. Надо было следить за ней и ее придурками, пока они бы нас сами на этот чемодан не вывели, а в последний момент его у них перехватить. А ты все торопишься, все не терпится тебе! Вот и доторопились. Тебе, я смотрю, просто нравится между мирами скакать.
- Чего-о? – Угрожающе протянул Кладвий. – Ты базар-то фильтруй!
- А чего его фильтровать? – Упрямо ответил Дормидонт. – Странник из тебя не вышел, из Пристанища тебя выставили пинком под зад на третьем году обучения. Вот ты и ухватился за возможность снова себя в этой шкуре почувствовать, скачешь по мирам, будто блоха с собаки на собаку, вместо того, чтобы подумать. Ты вон даже сейчас амулет в кармане теребишь, тебе не терпится еще куда-нибудь смотаться, что я не вижу что ли? Гляди, Клавдий, облажаемся, Вождь с тнас кожу живьем сдерет.
- Пошел ты! – Резко бросил Клавдий. Под его ногами захрустели камни, покатились вниз, припорошив приникшего к земле Фалька. Тот даже не почувствовал ударов – на данный момент его волновали две вещи – как бы его не заметили, и как уберечь свой нос от пластической операции, которую намеревался произвести на его лице поганый мох.
- Ага, я-то пойду, вот только проблему это не решает.
- Я попробую связаться с нашим человеком в Министерстве. – Неожиданно сказал Клавдий.
Дормидонт усмехнулся.
- Я же говорю, поскакать не терпится. Ну давай, свяжись. Я пока покараулю.
Фальк почувствовал всплеск силы – совсем рядом Клавдий открыл Проход. Дормидонт что-то тихо пробормотал ему вслед и начал двигаться вдоль скалы. Миновал большую расселину, сунул в нее голову, бросил грозное «осталось 2 часа!» и устроился у входа. Прикрыл глаза и через несколько минут скалы завибрировали от мощного храпа.
Едва не застонав от облегчения, Фальк, наконец смог принять нормальную позу. Мох разочарованно закачался. Немного приподнявшись над грядой камней, Фальк огляделся. Дормидонт, огромной тушей разлегся у расселины. Пройти мимо него, не разбудив, не было никакой возможности.
«Возможность есть» - посоветовал внутренний голос. – «Ты просто не хочешь ей воспользоваться. Мелкий грызун пролезет там, где не сможет незамеченным пройти человек.» Фальк вздохнул. Образ крысы был ему несказанно противен, но, видимо, другого выхода действительно нет.
Через несколько мгновений юркий грызун тихонько просочился между камнями, быстро перебирая лапками, обошел спящего венеда, и легко всосался в расселину.

******

Капающая с потолка вода жутко раздражала, но, по крайней мере, на нее можно было отвлечься и хотя бы на какое-то время перестать думать о грозящей родителям опасности, о мерзкой твари у нее на плече, и о другой твари, побольше, которая, играя в благородство, взяла и так просто отняла у нее кусочек жизни. Все это варилось в голове, словно какая-то дикая каша, мысли метались по замкнутому кругу: родители – паук – Фальк - родители – паук – Фальк. Ничего конструктивного, относительно чемодана, на ум не приходило. От собственного бессилия, Фекла тихо заплакала. Слезы сбегали по щекам, капали на стянутые в запястьях руки. Сквозь пелену на глазах, пещера колыхалась и уплывала, словно качающийся корабль, и вдруг ее руки коснулось что-то теплое. Вздрогнув, Фекла посмотрела вниз и несколько раз сморгнула, пытаясь понять, не мерещится ли ей большая, упитанная крыса, прижавшаяся к ее ладони. Как только зрительные рецепторы, вкупе с осязанием, донесли до мозга весть, что это не галлюцинация, Фекла сжала пальцы вокруг крысиной шеи. Крыс тоненько взвизгнул и начал извиваться в ее руке, бешено орудуя хвостом и подгребая задними лапками.
- Ах ты, гад! – Прошипела Фекла, усиливая нажим.
- За что??? – Фальк еле хрипел. Доступ кислорода в его горло Фекла практически перекрыла.
- Не прикидывайся, сволочь! Я все знаю! Ты специально у меня кровь взял!
Фальк моментально обмяк и тряпочкой повис между пальцев. Одного взгляда на его виноватую морду было достаточно, чтобы убедиться в том, что Клавдий с Дормидонтом ее не обманули. Закусив губу, чтобы не разрыдаться окончательно, Фекла брезгливо отбросила безжизненно повисшую крысу в сторону.
- Уходи отсюда. Я видеть тебя не хочу. Убирайся.
- Нет.
Фальк говорил тихо, хрипло. Дыхание с трудом вырывалось из горла, он судорожно сглатывал, но при этом глядел прямо в глаза девушке.
- Я никуда не уйду без тебя.
- А я никуда не пойду с тобой. Ты мне противен.
- Я знаю. – Фальк низко наклонил голову. – Но я очень хотел жить.
- Так хотел, что решил забрать жизнь у меня? – ядовито поинтересовалась Фекла.
- Сдурела, девка!? – опешил Фальк. – Богиня, конечно нет, так низко я еще не пал! Капли крови было достаточно, чтобы подарить мне еще несколько недель.
- А у меня отнять целый год…
- Да нет же! Что за бред?! С чего ты это взяла?!
- Нашлись доброжелатели, просветили…
- Послушай, - Фальк осторожно подобрался поближе к Фекле, готовый в любую минуту броситься драпать, если девушка снова захочет его придушить. – Все не так. Помнишь, на твой вопрос, можно ли мне еще как-то помочь, я ответил тебе, что есть один способ, но о нем даже думать не хочется?
- Ну помню. – Неуверенно ответила Фекла. Сидящий перед ней крыс смотрел на нее лихорадочно блестевшими глазами.
- Проводник может вернуть себе человеческий облик, убив чужака из другого мира, и выпив его кровь. Это страшное преступление. Оно карается смертью - быстро и беспощадно. Последние лет триста такого никто не совершал. Поверь, у меня и в мыслях не было на такое пойти!
- Тогда зачем ты пил мою кровь?!
- Потому что даже одна капля твоей крови действует на меня как живой элексир. Она продлила мне жизнь. Но полностью превратить меня в человека не могла. На тебя это никак не подействовало, поверь мне. Все предназначенные тебе Богиней годы жизни по прежнему с тобой. Ты веришь мне?
- Нет. – Побледневшая Фекла твердо покачала головой. – Ты все время врешь. Ты постоянно недоговаривал что-то про чемодан, про себя, про свой мир. Почему я должна верить тебе сейчас? В нашем мире есть такая сказка – один мальчик слишком часто кричал «волк!», чтобы ему поверили тогда, когда волк действительно появился. Я не верю тебе, Фальк.
Фальк опустошенно прикрыл глаза. Все правильно, так и должно быть. Ты это заслужил. Вот только она не обязана отвечать за твои ошибки. А силой ее не увести. Значит, выхода нет, только …
Одним прыжком он вскочил девушке на плечо, ударом хвоста смахнув оттуда мирно дремавшего паука. Тот мохнатым клубком покатился по полу и исчез между камнями.
- Спятил?! – мгновенно охрипшим голосом просипела Фекла. – Он же…
- Абсолютно безвреден. Об этом тебе тоже солгали. Фекла, посмотри на меня! Помнишь, я говорил тебе, что Странник может читать мысли другого Странника только в одном случае?
Фекла слабо кивнула. Горящие глаза Фалька притягивали взгляд, обжигали.
- Считай, что этот случай наступил. Я…я….Богиня милосердная! Читай! Читай же!!! Ну?!!!
В голове возник легкий холодок. Словно прозрачные пальцы коснулись воспоминаний. Харчевня. Капелька крови на губе. Жуткое, звериное желание жить, выжить, хотя бы так, хотя бы еще немного. Предательская мыслишка – пусть это воровство, но все равно ведь ей от этого никакого вреда! Всепоглощающий стыд от содеянного, вперемешку с ликованием – он жив, он будет жить!
А потом пальцы исчезли. Прикусив губу, Фекла отвернулась, глядя куда-то в сторону. Фальк обессилено уронил голову на лапы. Интересно, что еще она смогла прочесть? Понять?
- Хорошо. Убедил. – Раздался в тишине тихий голос девушки. - Как мы отсюда выберемся?
- Я открою Проход. - Едва заметно перевел дыхание Фальк.

 Отправлено: 25.10.09 22:22. Заголовок: «Бентли» заскользил..

«Бентли» заскользил по залитым дождем улицам серенького промышленного района города. Среди одинаковых панельных двенадцатиэтажных строений, котлованов строек и шпилей кранов, разрывающих небо, на фоне грязно-серого асфальта огромный автомобиль смотрелся величественно и необычно, словно белоснежная яхта среди рыболовецких шхун. Людей и машин на улицах практически не было: субботним днем июня горожане наслаждались жизнью на дачных участках. Сидящую за рулем даму в глубоком декольте это вполне устраивало.
Мелкий и очень теплый июньский дождь застучал по лобовому стеклу. Полоса МКАДА мгновенно стала иссиня – черной. Постепенно капли стали все крупнее и увесистее, ветер усиливался. Машина казалась непоколебимой крепостью перед этой небольшой бурей. Уверенно женщина свернула на трассу, проехала в полнейшем молчании ее пару километров, свернула под указатель «Озерки 2000». Потратив еще минут 30 на преодоление ухабистой трассы, женщина въехала в деревню, название которой, очевидно, давно уже забылось за практически полным отсутствием населения. Деревянные полусгнившие дома, казалось, ожидали, когда сильный порыв ветра довершит их бесславное умирание. И все-таки в этой деревне кто-то жил: в одном из домов, казалось, горит слабый свет. Вполне возможно, что это в стекле отражался фонарь, или кто-то из безумных пенсионеров все-таки приехал на свою историческую вотчину.
- И что некоторым, - пробубнила Людмила, паркуя машину у самой страшной из всех изб, имеющихся в округе, - так нравится колупаться в гнилом старье? Нормальные люди давно уже продали здесь все, что могли, получили деньги и вложили их в что-то дельное.
Она кривила душой. Место давно пользовалось среди людей недоброй славой. Много лет назад неизвестный маньяк ночью вырезал почти всю деревню, и, несмотря на все усилия, до сих пор остался на свободе. Наследники добра с перепугу похватали все самое ценное, заколотили окна и с тех пор никто сюда не приезжал, по крайней мере, без крайней нужды. Сама Людмила была из этих мест, что тщательнейшим образом скрывала, обманным путем получив московскую прописку, и сейчас наличие в ее биографии глухой деревни вполне себе ее устраивало.
Дверь со скрипом подалась вперед. В нос ударил запах застарелой пыли и спертого воздуха давно не проветриваемого помещения. Людмила, подобрав юбки, спустилась в подвал, с большим усилием отодвинув тяжеленную крышку люка в полу. Как и положено, в подвале воняло сыростью и плесенью. Где-то в углу размеренно пищала голодная мышь. Чиркнув спичкой, Людмила зажгла свечу и прошла, практически на ощупь, в самую глухую часть подвала. Минут десять ушло на разгребание старых листов железа, каких-то ржавых инструментов и садовых принадлежностей. Мягкая, копаная земля легко поддалась лопат, е и скоро черенок ее уперся во что-то твердое. Чемодан из чистейшей кожи, под которой угадывалась непробиваемая сталь, лежал, словно древнее сокровище мира, в земляной лунке. Только вот никто не знал, когда настанет его час, потому что ни один ключ в мире не давал доступа к тому, что было замуровано в кожаной броне.
Где шляется эта девка, Фекла, думала Людмила, словно черт ей ворожит, уже все силы брошены на ее поиски, и местные, и не местные. С тех пор, как она сама утратила последнюю возможность переходить из мира в мир, покой ей перестал даже сниться. Судя по всему, она становилась обычной пожилой теткой. Вон, и с подоконника третьего этажа спрыгнула, и то ногу подвернула. Раньше бы кто об этом сказал, осмеяла бы. Но хуже всего было то, что потерялась всякая связь с «теми». Дня не проходило раньше, чтобы она не связалась с Клавдием. Теперь уже прошла целая неделя с похорон Олега, когда она в последний раз виделась с двумя приятелями, и тогда же с ними общалась. Равно как и с этой чертовой вдовой.
Задумавшись, Людмила стукнула еще раз лопатой по чемодану. Тот ответил ей глухим стуком. Всю свою энергию она израсходовала на то, чтобы выкрасть труп и отправить его в Мир. Проще, наверное, было заставить Землю крутиться в обратную сторону, чем пробить пространство для себя и для того, кого уже физически нет. А эта вдовушка, идиотка, ошиблась в дате смерти и поставила на памятнике, не дату смерти, а дату переправы тела из мира в мир. Но ругаться со вдовой было делом неблагодарным, слишком уж опасной была эта тихая с виду девка. Папаша ее избаловал донельзя, даже в запрещенный всеми мыслимыми законами брак с Олегом из другого мира был им санкционирован. Да еще, будучи замужем, спуталась с вождем, а тот редкий прохиндей, каких мало. Такой же венед, как нанайский летчик, половина оборота наркотиков через него проходит. Друг Олега, кстати, шафером на свадьбе был. Есть совесть у людей?
Сущность Людмилы бунтовала против такого расклада. Она бы давно бросила эту затею, если бы не совершила ошибку, потеряв крест. Но слишком много всего навалилось: и труп Олега, и необходимость спрятать чемодан, пока он не попал в чужие руки. А тут еще эти два кретина не придумали ничего лучшего, чем, не посоветовавшись с ней, не связавшись с вождем, кинуться на девку с требованием отдать потерянное. Надо было не спрашивать, где чемодан, а спрашивать, как его открыть. Но все случилось так стремительно, что было не до аналитики, а эти двое и вовсе заточены на силовые действия, чем на разум и логику.
Себя Людмила готова была распять. Ее слабость к молоденьким мальчикам зашкаливала до предела, и, однажды, расчувствовавшись, она подарила крестик одному из них. Но кому – вспомнить не могла. Человек как испарился из ее памяти, она даже имя не могла вспомнить, не то, что лицо. А означать это могло только одно из двух: либо этот человек в Мире, и из списков живущих и существовавших он вычеркнут, словно его и не было, либо его действительно не было. Но она точно помнила, что крест подарила. Подарила…Черт, она стукнула себе кулаком по лбу, черт, черт. Преступное легкомыслие для такой миссии, как у нее. Все мысленные потуги на то, чтобы прояснить этот момент, ни к чему не приводили совершенно. Она была уверенна, что крест – в Мире, и тот, кому она его подарила – там, но попасть туда было также тяжело, как и сдвинуть в реальности бетонную стену. Ни в пресловутом 6 квадрате (территория ОВД), ни здесь, то есть, в самых тонких точках преломления в пространстве, ничего у нее не выходило.
Людмила поднялась наверх, заперла подвал, и решила сделать еще одну попытку. Сев в машину, она завела двигатель. Заурчал мотор, словно огромная динамо – машина. Автомобиль выплыл за ворота, двигаясь по сто раз изведанной траектории. Вот она, заветная черта, граница двух миров, невидимая и неведомая обычным людям. Людмила ее видела также четко, как и дорогу, по которой ехала…
Если бы кто-то мог видеть со стороны эту картину, то обомлел бы, увидев следующее: огромная машина, заляпанная в деревенской грязи, словно наткнувшись на невиданное препятствие, тыкалась капотом как бы в глухую стену, отъезжала назад и, разогнавшись, снова встречала на своем пути заслон. Все было бесполезно. Людмила вернулась в дом, чувствуя себя обессиленной. Нужен был кто-то, кто может ей помочь в ее сомнениях, и идея пришла неожиданно.
Когда она тиранила ОВД, точнее, его начальника, в коридоре бурно обсуждали какую-то тетку, которая тихо сошла с ума: четырнадцать лет прожила с мужем, о чем начисто забыла. Это обстоятельство могло рассмешить кого угодно, но не Людмилу, которая заподозрила во внезапном сумасшествии некое сходство со своей ситуацией. На выяснение данных ушло меньше секунды: такие операции ее мозг выполнял четко и без сбоев. Сорокина Зоя Сергеевна, 40 лет, живет совсем рядом с ОВД. Что ж, подумала Людмила, попытка – не убыток, может быть, ее разгадка рядом, лежит на поверхности. Придется вернуться в город, иначе ничего не получится.

Арам Гургенович Козмалян, натянув шерстяные носки (как у любого южного человека, в Москве у него даже летом мерзли ноги), дремал в кресле – качалке перед телевизором в гостиной типовой трехкомнатной квартиры на пятом этаже панельного дома. Невеста его, Зоя Сергеевна, устроилась с вязанием на диване. Мягкое позвякивание спиц наводило на эту идиллию еще большее умиротворение и благость.
- Милый, - проворковала Зоя Сергеевна, оторвавшись от зеленого клубочка, - тебе не подать чайку с твоей любимой пахлавой? Я напекла к ужину…
- Голубка, - отвечал ей Козмалян, растаяв от такой заботы, - конечно же, я мечтаю, чтобы ты подала мне этот шедевр в качестве десерта. У меня был такой тяжелый день…Сегодня были 10 похорон…Могильщики напились, перепутали ямы…Я так устал…
- Счастье мое, - Зоя Сергеевна откинула спицы в сторону, стерла с глаз слезы умиления, - ты так устаешь на этой работе. Иди ко мне, я тебя успокою, сделаю тебе эротический массаж, а потом поднесу пахлавы. Мне она особенно удалась сегодня, я пекла и думала о том, как люблю тебя.
Арам Гургенович переместил свое тело, напоминающее тюленье, на диван, и слился с невестой в страстном поцелуе. В последнее время все было против их любви. Откуда-то у Зоечки в паспорте оказался штамп о браке, раз, два – квартира, в которой, как считалось, прописана одна Зоечка, почему-то числилась за каким-то Сорокиным И.В. Ни в домоуправлении, ни в милиции – нигде не знали, кто этот человек. В органах ЗАГС тоже не было даже упоминания о заключении чертановским отделом ЗАГС 01 августа четырнадцать лет назад брака. А штамп был. Выходила полнейшая несуразица и бессмыслица, лишавшая господина Козмаляна на некоторое время права на заключение брака, раз, и, что самое важное, на получение прописки в означенной квартире. Эти неприятные воспоминания охладили несколько его пыл, расстроив тонкую мужскую физиологию, и он, издав растерянный вздох, послал любимую за пахлавой. Колыхая объемными бедрами, Зоя Сергеевна удалилась прочь, послав Араму Гургеновичу воздушный поцелуй. Возлюбленный остался на диване, почесывая волосатую ногу в грустной элегической задумчивости. Состояние его слегка взбодрил неожиданный стук в окно. Голуби, что ли, подумал он. Стук повторился еще раз, уже более настойчиво. Он обернулся к окну и издал давно забытый крик «Вах-вах-вах». На карнизе стояла прекрасная женщина с огромным бюстом, длинными белыми волосами, а в руках держала метлу.
- Открой, что выпялился, - грубовато потребовала незнакомка, - не видишь, еле стою. Открывай…
Скрип старой оконной рамы и ворвавшийся сквозняк насторожили ворковавшую на кухне Зоечку. Она как раз закончила расставлять на расписном подносе изящные чашки китайского фарфора и ароматное блюдо с пахлавой. Заварочный чайник источал едва уловимый аромат пряных трав востока. Подхватив поднос, счастливая невеста проследовала в комнату и обмерла: жених галантно подавал руку странной блондинке, которая будто бы пыталась войти, но в окно, а не в дверь. В ужасе Зоечка выронила поднос и уставилась на это зрелище круглыми, как блюдца, глазами.
- Ну что, - сказала прекрасная незнакомка, - будем мужа твоего мнимого искать, или так оставим?

 Отправлено: 28.10.09 20:24. Заголовок: Фекла прислушалась к..

Фекла прислушалась к доносящемуся снаружи мощному храпу. Судя по его интенсивности, можно было подумать, что либо у пещеры Дормидонт прощается с жизнью, причем делает это в непередаваемых муках, либо какой-то местный крестьянин заводит трактор «Беларусь». Фальк, опасливо глянув в сторону выхода, приподнялся на задние лапки. Сколько еще проспит этот неандерталец – одной Богине известно, надо поторапливаться. Со своей стороны, глядя на вытянувшегося в струнку крыса, Фекла никак не могла решить, что ей больше хочется – отвесить ему хорошего пинка, или поблагодарить за то, что он сумел ее найти. И то, и другое в равной степени, наконец решила она. Хитрая зверюга сумела-таки ее убедить в своей невиновности. Вернее, частичной невиновности, кровь-то он у нее все-таки спер. Но подобное она могла легко ему простить – подумаешь, одна капелька! С нее не убудет, а он вон как оживился. Странные они все-таки в этом мире. Делают трагедию из пустякового события. Да знала бы она, что ее кровь способна продлить ему жизнь, давно бы палец наколола, да дала облизать, тоже мне, бином Ньютона! И этот чудак странный – нет бы попросить по-человечески! Так ведь нет, надо было устроить из этого то ли трагедию, то ли фарс, угрызениями совести едва не вогнать себя в гроб, и даже теперь ходить с таким виноватым видом, как будто и впрямь убил кого-то.
- Эй! – Девушка потыкала Фалька в объемистую задницу. Вот ведь парадокс, когда он в человека трансформируется, так фигура как у Аполлона, а в крысином образе задний редуктор у него размером с хороший кенгурятник. В глубине души Фекла была рада, что Фальк был в своем мохнатом образе. С крысой ей было общаться проще – человек Фальк ввергал ее в слишком большое смущение.
- Чего? – Крыс недовольно скривил мордочку, оторвавшись от вычерчивания на земле каких-то сложных знаков.
- Ты проход куда открывать собираешься?
Не ожидавший такого вопроса Фальк несколько опешил.
- Как куда? Обратно, разумеется. То есть, в мой мир.
Фекла покачала головой.
- Нет, дружочек, так дело не пойдет. Обратно в твой мир я с тобой не пойду.
Фальк как стоял, так и плюхнулся на хвост, изменившись в морде.
- Как не пойдешь? Фекла, я клянусь тебе, я не крал у тебя жизнь…
Но Фекла досадливо отмахнулась от него, как от надоедливой мухи.
- Да верю я тебе, верю, дело не в этом.
- А в чем же? – Фальк уже начинал по-настоящему заводиться. Черт побери, эта девчонка невыносима! Что еще ей в голову сбрело? Он что теперь на каждый шаг ее уговаривать должен?!
- Я хочу в Москву.
- Куда-а????
- В Москву. – Твердо повторила Фекла.
Фальк обессилено уставился на нее, ожидая объяснений.
- Эти уроды, - она кивнула в сторону входа в пещеру, - обещали убить моих родителей. Я и пальцем не пошевелю для поиска этого чертового чемодана до тех пор, пока они не будут в безопасности.
- Но…но… - забормотал Фальк, не ожидавший такого поворота событий. – Но они же даже тебя не помнят! Я же говорил, что когда человек переносится в другой мир, он перестает существовать для своей реальности. Твои родители и думать забыли про то, что у них есть дочь.
- Неважно. Главное, что я о них помню. И пока они в опасности, я все равно думать ни о чем другом не смогу. Поэтому мне надо в Москву.
- И как ты их прятать будешь? Засунешь в мешок и прикопаешь под кустом?
- Тьфу, типун тебе на язык, - разозлилась Фекла. – Что ты чушь несешь? Под каким кустом? Отправлю их куда-нибудь… в Турцию, например, недельки на две. Надеюсь, за 2 недели мы твой чемодан отыщем.
Фальк закатил глаза к потолку пещеры, призывая его в свидетели женской глупости.
- Фекла, опомнись, какая в… - он запнулся, пропуская вертевшиеся на языке эпитеты, и закончил – Турция? Ты не понимаешь, с чем мы имеем дело? Их найдут даже на морском дне, если тебе придет охота там их спрятать! Единственное, чем ты можешь им помочь, это как можно скорее найти чемодан этот хренов!
Фальк уже почти кричал. На лице Феклы появилось уже знакомое ему упрямое выражение. Оно означало, что можно до посинения распинаться, пытаясь ее переубедить – толку из этого все равно не выйдет. Храп у входа в пещеру неожиданно затих. Послышалось какое-то ворчание, словно просыпался огромный и неповоротливый медведь.
- Быстро, решай! – Прошипела Фекла. – Либо я остаюсь здесь, либо иду с тобой. В Москву.
Фальк выругался, причем печатными в его тираде были разве что запятые. Сдаваясь, он дочертил необходимые знаки на пыльном полу пещеры. Знакомый, теплый ветер упруго дунул в лицо. Сжалась и распрямилась в груди невидимая пружина. В нос ударила волна насыщенного выхлопными газами воздуха.
- Приехали. – Хмуро бросил он нервно озирающейся по сторонам Фекле. – Твоя остановка. Не забывайте свои вещи в вагоне поезда. Москва.

*****

В этот солнечный летний день народу в Александровском саду было много. Толпы туристов, увешанных фотоаппаратами, неспешно бродили по брусчатке, впечатленные величием Кремля и местными ценами. Москвичи, привыкшие к виду исторических башен, деловито торопились по своим делам, лишь изредка бормоча под нос нечто нелицеприятное в адрес праздно шатающихся туристов, перегораживающих дорогу. Наибольшее оживление царило на Манежной площади, возле фонтанов. Мощные струи, бьющие из застывших фигур, рассыпались на миллионы брызг, окатывали всех желающих прохладной водой. Радостно визжали дети, смеялись взрослые. Пожилая немецкая пара усиленно рылась в кошельке в поисках мелкой монетки, которую по традиции следовало кинуть в фонтан. Продавщица хот-догов хмуро смотрела на толпящихся людей рядом с фургончиком с мороженым – в такую жару на хот-доги польстились бы разве что собаки.
Неожиданно весело гомонящая толпа притихла. Седовласая немка застыла, протягивая мужу найденную монету. Продавщица, изумленная наступившей тишиной, вытянула толстую шею и попыталась разглядеть, что именно могло вызвать сей странный феномен. Увиденное заставило ее уронить щипцы, которыми она доставала покупателям горячую сосиску, и, охнув, прижать ладони к щекам. Посередине фонтана, изображавшего четверку мчащихся коней, вздулся огромный, переливающийся пузырь. Потоки воды бодро скатывались по нему, образуя нечто вроде водяной сферы. Отражающиеся от поверхности блики солнца, преломлялись на сотни маленьких радуг, расцветив и без того яркий день бешеными красками. В толпе ахнула какая-то женщина. Звонко засмеялся ребенок, протягивая руки к невиданной игрушке. Пузырь надувался, увеличивался в размерах, и неожиданно продавщица заметила внутри него странную до ужаса парочку. Молодая девушка словно сошла со страниц средневекового романа. Укутывающий ее плечи длинный плащ струился вдоль тела тяжелыми складками. Штаны и рубаха из какого-то непонятного материала имели хоть и несвежий, но тем не менее довольно богатый вид. Незнакомка стояла, неловко вытянув вперед связанные в запястьях руки. Ее спутник – здоровенный, рыжеватый крыс с исключительно толстой задницей, сидел у девушки на плече, нагло обвив голым хвостом ее шею. Похоже, странное соседство девушку ничуть не беспокоило. Пытаясь понять, не случился ли с ней от жары тепловой удар, продавщица протерла глаза, и в этот момент пузырь лопнул, обдав заворожено взирающих на невиданное диво зрителей, волной пенящейся воды. Взвизгнув, толпа подалась назад. Странная девушка подошла к краю фонтана, ухватилась руками за бортик и что-то злобно прошипела. Крыс молниеносно слетел с ее плеча и ловко орудуя лапками перебежал на запястья. Миг – и девушка отбросила в сторону огрызок веревки, секунду назад стягивающий ее руки. Перекинула ногу и вылезла на мостовую. Защелкали затворы фотоаппаратов, толпа, возбужденно гомоня, рассматривала необычную пару. Девушка же, нимало не смущаясь, обошла фонтан, легко вспрыгнула на парапет и, перебравшись через него, исчезла за строительными лесами, возвышавшимися на площади со времен последнего пожара.
Продавщица наконец смогла донести руку до горящего лба. И что это, скажите на милость, было? Чертовщина какая-то! Девушка, крыса…Привидится же такое! Все, видать, жара эта, проклятая. Нет, так дальше нельзя, а то и правда копыта откинуть можно. Возраст уже не тот…Скрепя сердце, женщина двинулась в сторону лотка с мороженым.

 Отправлено: 29.10.09 23:46. Заголовок: Удивление, отразивше..

Удивление, отразившееся на лице Зоечки, повеселило Людмилу. Она, конечно, могла бы подняться по лестнице, или в лифте, и спокойно позвонить в дверь, но почему-то ей захотелось эффектного выхода, и он получился на все сто. Дружок хозяйки, которого всего трясло то ли от страха, то ли от холода, вдруг начисто забыл русскую речь, которой владел в совершенстве, и бормотал что-то себе под нос на родном языке. Небрежно помахивая метлой, словно это был букет цветов, или легкая трость, Людмила спрыгнула с подоконника, и, изобразив крайнюю степень усталости, рухнула в кресло.
- Я... милицию вызову, - попыталась протестовать Зоечка, - сейчас…дорогой, где телефон?
- Бесполезно, - усмехнулась Людмила, - он не работает. Телефон, в смысле.
Так. Квартира обставлена не роскошно, но вполне современно и даже достаточно дорого. Чутьем ведьмы Людмила уловила дух какой-то семейственности, традиционного уклада дома, где члены семьи из года в год собирались вечерами в одно и то же время за чаем с пирогами собственной выпечки. Но сейчас эти традиции были поломаны. В воздухе словно чувствовался какой-то надлом, или надрыв, а в дыру в пространстве квартиры сквозило каким-то могильным холодом. Людмила сделала над собой усилия. Вокруг господина с гротескной внешностью цвет ауры был тревожно алым. Хотя, в целом, он ей понравился. Что-то в нем было такое инфернальное: черные глаза, буйные кудри, усы. Все это, впрочем, не вполне вязалось с фактурой рыхлого тела, коротковатыми ногами и пухлыми пальцами на небольших ручках. Аферист, поняла Людмила, и перевела взгляд на Зоечку: ей больше не хотелось догадываться самой, и, неожиданно для себя, хозяйка дома выпалила, словно пионерка на линейке:
- Сорокина Зоя Сергеевна, преподаю сольфеджио в музыкальной школе номер 42,
Тоже, баба с потугами на оригинальность. Чокнутые все же эти люди искусства. С такими бедрами обтянуться джинсами, настолько крепко в них влезть, что сквозь ткань едва ли не прорезаются швы трусов. Зато грудь, как у пуританки, запрятана под какой-то бесформенной кофтой. Волосы, в лучших традициях преподавателей музыки, завязаны в старомодный «пучок», в которой, однако, на японский лад был вставлен карандаш. Большая оригиналка, решила Людмила. И, судя по всему, кроме ее джигита, в голове у мадам начисто сейчас отсутствовала любая мыслишка, включая даже азы нотной грамоты, которые она должна была вдалбливать в сознание малышни. Плохо, подумала ведьма, это значит, что у нее нет ни малейшего сомнения в том, что в паспорте печать стоит по ошибке, а с квартирой что-то напутали, когда выписывали свидетельство о праве собственности. И еще это значит, что вырывать куски информации придется дикими усилиями, а сил у Людмилы уже было не так много.
- Меня вы знаете, - оригинально представилась она, - по моим работам в кино. Но я не об этом пришла поговорить. Дорогая, скажите мне, кто ваш бывший муж.
- Да это ошибка какая – то, - почти оскорблено произнесла Зоечка, теребя в руках край передника, - не была я замужем никогда.
- Что же, - спросила с издевкой Людмила, - и мужчин у вас не было?
- Были, - обиделась хозяйка дома, покраснев, - много мужчин. Очень много. Огромное количество.
Арам Гургенович налился алым соком, словно готовящийся лопнуть томат. Ошеломленная своей разговорчивостью, Зоя Сергеевна продолжала рассказывать, не понимая, какая неведомая сила тянет ее за язык и освежает в голове воспоминания дней минувших, причем такие, о которых и упомянуть вскользь-то стыдно, не то, что рассказать при любовнике едва знакомому человеку. С большим энтузиазмом она выложила, как на духу, и про то, как занималась любовью на даче с соседом Серегой, и про преступную связь с дирижером хора в музыкальной школе, и про уж совсем дикие случаи, произошедшие с ней в разное время. По широте своего опыта эта учительница музыки, пожалуй, дала бы фору и самой Людмиле.
- Да ты шо, - от пережитого стресса Арам Гургенович вдруг заговорил с неожиданным украинским акцентом, - Зоечка, ты ж казала, шо у тебя был один хлопец, но он тебя обманул и предал, а ты любила его, пока меня не встретила…
- А ты, - перебила его Людмила, - что ж ты ей не рассказываешь, что у тебя уже есть две жены, одна - в Ереване, вторая – в Украине. От первой у тебя четверо детей, а вторую ты также обвел вокруг пальца, чтобы заполучить киевскую прописку.
Арама Гургеновича проняла нешуточная нервная дрожь. За пять лет жизни в Москве ни одному живому существу не удалось разгадать его правды. Для всех он был одинок, покинут, и горел на работе. Версия, изложенная им при знакомстве наивной Зое Сергеевне, состояла в том, что жена его трагически погибла вместе со всеми четырьмя детьми во время шторма на море (от которого, к слову, Армению отделял кавказский хребет и на котором бедная женщина в жизни не была). Про киевскую жену и вообще сам черт бы не догадался. Но весь этот обман был сущей ерундой в сравнении с тем, с какой стороны раскрылась его московская любовь. Он-то думал, что женится на забитой домашней дуре, которая только и умеет, что разучивать гаммы и расставлять закорючки, а, оказывается, она не просто дура, а, к тому же, и вовсе женщина легкого поведения. Все тело гостя столицы пошло пятнами, от корней волос до пяток. В свою очередь, Зоя Сергеевна застыла, словно истукан, услышав горькие слова, и только жадно хватала губами воздух, словно сумасшедшая рыба.
- И ты замужем, - продолжила Людмила, - была и есть. И что муж твой пропал, нет в том ничего дикого, потому что ты всеми днями только бренчала на фортепиано. А, как в постель с ним лечь, то у тебя отчетный концерт, то квартальный зачет. Как будто ты кое-чем другим сдаешь это все, - ехидно понизив голос, добавила она, - вон, пахлавы напекла, а мужу родному, который ради тебя жил, дуры, банку тушенки поставишь вечно, нож положишь консервный, и за свое пианино. На его месте я бы давно тебя бросила, да выставила вон, в твой Саратов.
Зоя Сергеевна рухнула, словно подкошенная. Мало на нее свалилось в последнее время испытаний, так еще и объявилась какая-то странная женщина, не то пророк, не то колдунья. По правде говоря, она сама ощущала, что в последнее время в ее голове образовалась какая-то странная брешь. Словно из мозга удалили часть чего-то важного. По этому поводу она даже к невропатологу ходила, но тот прописал витамины и рекомендовал наладить личную жизнь. И вот теперь, когда она наладилась...Арам Гургенович принял участие в обмороке возлюбленной посредством увесистого кулака, встретившего на своем пути естественное препятствие в виде лобовой кости. Последнее, что слышала госпожа Сорокина, это надрывное «твой муж знает, где крест, веди меня к нему», и это, показалось ей, было последним, и самым верным признаком того, что она окончательно и бесповоротно сошла с ума. Людмила, всеми силами своего организма, впилась в тонкие струи сознания лежавшей пластом женщины, пытаясь следовать им, ловя их струйное движение. Сейчас она уже явно видела мужчину в кителе, весьма представительного, в кабинете за дубовой дверью, и он беседовал с молодым парнем, от одного вида которого у Людмилы затряслись все поджилки. Это был явно он, ее любимый типаж: ладно скроен, крепко сшит, косая сажень в плечах. Она тут же дала сигнал: он потерялся сразу же, слишком уж далеко был объект.
- Он в мире, - догадалась Людмила, - других вариантов нет,…

 Отправлено: 29.10.09 23:49. Заголовок: Завтра закончу. Пошл..

Завтра закончу. Пошла спать

 Отправлено: 30.10.09 00:01. Заголовок: :sm36: Жду...

Жду.

 Отправлено: 30.10.09 22:34. Заголовок: Никто из соседей ..

Никто из соседей госпожи Сорокиной (а участковый добросовестно обошел все до единой квартиры в подъезде) ничего не мог пояснить.
Во-первых, все клялись и божились, что не слышали никакого шума, напротив, до пяти вечера царила полнейшая тишина, что было странно для квартиры, в которой проживает музыкальный работник. Но именно в пять часов в отделение милиции поступил звонок, извещающий о том, что в квартире 68 драка и скандал. Милиционеры явились моментально, что для этого ОВД было, само по себе, событием неординарным: обычно их было не дозваться, кроме тех случаев, когда требовалась уже не милиция, а ОМОН.
По району ходили слухи, что в последнее время местная милиция оказалась в эпицентре каких-то разбирательств, возможно, с этим и было связано такое служебное рвение, шушукались перепуганные соседи, высыпавшие для обсуждения события дня на площадку. Вторым моментом, который неприятно озадачил участкового, был странный факт: никто из соседей в отделение не звонил, и даже не собирался. Но ведь звонок-то был. Участковый в отчаянии бил фуражкой по обшарпанной подъездной стене, пытаясь доказать жильцам, что кто-то из них все – таки набрал заветные цифры. Все тщетно. Устав, как собака, страж порядка запросил немедленной проверки номера, с которого на пульт дежурного поступила заявка. Результат ошеломил: звонка не поступало ни с одного квартирного телефона, зарегистрированного в доме, состоящем из 5 подъездов. Звонили вроде как с улицы, но местонахождение аппарата установить не удалось, как ни бились потом эксперты.
В полном отчаянии, дождавшись, как и положено, представителей ЖЭка и взяв двух понятых, участковый принял решение ломать дверь загадочной квартиры. Дверь была заперта на ключ с внутренней стороны. Мощный кодовый замок пришлось пилить автогеном. Все это время в квартире стояла полнейшая тишина. Пошутили, гады, вертелось в голове у участкового, небось, никого дома нет, хозяева и знать не знают про такие приключения. Сейчас еще придется писать рапорт «наверх» о причинах такого самоуправства. Однако, отправляясь в реанимацию, начальник ОВД строго-настрого повелел проверять любой вызов, даже если выжившая из ума старуха Ковшова из дома 48 опять будет жаловаться, что ее изнасиловал сосед, умерший двадцать четыре года назад.
- Да ерунда, - разводила руками Марина Юрьевна, представитель ЖЭка, - это самая спокойная квартира у нас. Хозяйка культурная, молодая, всегда здоровается. Никого никогда не заливали, ни с кем не ругались, мужчина у нее такой милый, просто душка, как домой идет, так с цветами.
Да уж, в цветах кто-то, а директор кладбища точно недостатка не имел, но тогда участковый еще не знал подробностей, и еще раз пожалел о том, что не ослушался приказа. Но давать обратный ход было очень поздно: замок, жалобно звякнув, вывалился из своего ложа, оставив зиять дыру. Дверь открылась, в лицо ударил сквозняк.
- Зоя Сергеевна, - позвал участковый, предварительно осведомившийся, кто проживает на площади, - вы дома?
Тишина была ему ответом. Комиссия, с интересом оглядываясь по сторонам, проследовала в комнату. Посреди комнаты, на ковре, лежала хозяйка, судя по всему, в полном отсутствии; на лбу ее зияла огромных размеров гематома. Понятые, две старухи и молодой мужчина лет двадцати пяти, одновременно ахнули; Марина Юрьевна зарыдала в голос, а участковый выругался непечатно.
- Скорую, - распорядился он, - проверяем дальше квартиру.
Дверь в туалет оказалась заперта. Судя по лучику света, тянувшемуся из щели между дверью и полом, там кто-то находился. Ударом ноги участковый вышиб дверь. На унитазе сидел, скорчившись, в шерстяных носках, интересный восточный мужчина. Вид у него был невменяемый. Глаза его бегали по всему квадрату помещения, руки теребили рулон туалетной бумаги, то сматывая его, то разматывая.
- Псих, - прикрыв ладонью рот, прошептала Марина Юрьевна, - звоните в Кащенко, немедленно, пока он тут всех не перерезал.
Мужчина бормотал что-то на странной смеси языков, из знакомых было «окно» и «шлюха», все остальные, за недостатком лингвистических навыков, были для присутствующих полной тарабарщиной. Поняв, что от этого придурка ничего не добиться, кроме нервного срыва, участковый сел оформлять протокол. Ясное дело, банальная бытовуха. Мужчина либо перепил, либо просто сдурел разом, а то, вероятно, и обкумарился, на почве чего и двинул подруге жизни в табло. Характер травмы подтверждал это полностью: не могла же сама себе Зоя Сергеевна заехать в лоб, да с такой силой, что образовалась гематома. Регистрации, даже временной, у гражданина Козмаляна, не оказалось. Еще одна проблема, с досадой подумал участковый, обмахиваясь фуражкой, сейчас достанут, почему на участке творится такой бардак.
«Скорая» немедленно увезла пострадавшую, которая, как оказалось, была в глубокой коме. Причиной такого ужасного состояния, сообщил, хмурясь, пожилой врач, вряд ли мог стать удар в лоб: скорее, он довершил начатое каким-то другим процессом, который пока был неведом медицине. Это уже было похоже вообще черт знает на что. Не успела от подъезда отъехать, ревя, «неотложка», как подъехала желтая машина экстренной психиатрической помощи. Четверо санитаров, возглавляемых все тем же участковым, в течение сорока минут вылавливали Арама Гургеновича по всему подъезду; когда он заблокировался на чердаке, пришлось вызвать МЧС. Операция по поимке психа заняла около трех часов. Когда, в конце концов, машина с опасным пациентом, сигналя тревожно, отправилась в соответствующее лечебное учреждение, не то что весь подъезд, а микрорайон, вздохнул спокойно и перекрестился.
- Одним дураком меньше, - накапав себе сорок капель валокордина, буркнула Марина Юрьевна, - подумать только. Это ж надо, такое сотворить.
Ночью не мог уснуть и участковый. Ему не давал покоя странный звонок. Ворочаясь с боку на бок, он пытался угадать, кто же так подло пошутил, и вообще, можно ли считать шуткой то, что, в итоге, приняло такой страшный оборот.
В больнице, в реанимационном отделении, пациентка Сорокина Зоя Сергеевна…спала крепким сном. Врачи экстренно собрались на консилиум. Кома у нее не подходила ни под один из существующих типов. С точки зрения состояния организма, дама была здоровая, как бык. Точнее, корова.
- Летаргия, - произнес заведующий отделением, - редчайший случай. Либо у нас будет провал, либо прорыв в науке.
В психиатрической лечебнице имени Алексеева, известной больше в народе как Кащенко, главврач уже два часа искал переводчика: требовалось известить супругу Козмаляна, проживающую в городе Ереване, о неприятности, постигшей Арама Гургеновича. Госпожа Козмалян не владела русским языком ни в малейшей степени, и не понимала, что от нее хотят: мужа она уже в глаза не видела больше 10 лет, и видеть, если честно, не хотела.
И никто не видел, как в небе над Москвой маленьким метеоритом пронесся неопознанный летающий объект, отдаленно напоминавший человеческую фигуру, с развевающимися по ветру волосами.

Детство Людмилы прошло в глухой деревне под Москвой. То есть, в ту пору деревня была вовсе не глухой, и, не случись там беды однажды ночью, цена этим домам и земле исчислялась бы миллионами. Но, с тех пор, как неизвестный маньяк за ночь вырезал всю деревню, в буквальном смысле слова залив кровью окрестности, место это словно прокляли. Те редкие люди, кто выжил в ту ночь, слышать не хотели даже о том, чтобы сюда вернуться.
Людмиле в то роковое лето как раз исполнилось шесть лет. Она, как и все дети этого возраста в это время суток, мирно спала у себя в комнате, но, по странной детской причуде, не на кровати, куда уложила ее мать, а в шкафу. Словно было у нее какое-то предчувствие близкой беды. В крошечную скважину девочка видела, как неизвестный, напоминающий, скорее, гориллу, чем человека, мужчина, с низким лбом и огромными губами, шарит по комнате, выискивая жертву. Он размахивал огромным ножом, что-то бормотал про волю предка и издавал низкие утробные звуки, напоминающие звериный рык. Девочка видела, как он вышел из комнаты. Через некоторое время раздался скрип входной двери. Так она всегда скрипела, если кто-то выходил. Шлепая босыми ногами по теплому по-летнему полу, девочка бросилась за ним, почему-то совершенно не ощущая страха. Опустив плечи, убийца шел вперед, не оборачиваясь. Ребенок, словно завороженный, плелся за ним следом. То, что отложилось в памяти малышки – свет, необычный яркий свет луны, заливавший, казалось, молочным дождем все окрестности. Наконец, по самому центру дороги маньяк остановился, как вкопанный, снова что-то пробубнил, сделал круговое движение вокруг головы рукой, и, двинувшись на метр вперед, исчез, словно его и не было.
Девочка огляделась. В шесть лет она уже понимала, что человек не может провалиться сквозь землю, только если там нет ямы. Ямы не было. Не было в светлой дорожной пыли ни одного следа человека, который только что тяжело ступал, передвигая ноги. Но вдруг перед ее глазами возникла стена. Сквозь нее маленькая Людмила видела, что происходит на той стороне дороги, которую эта стена разделяет как бы надвое, но, тем не менее, стена была. Ничего не понимая, она сделала шажок вперед, и вдруг провалилась вниз. Ощущения падения при этом не было, больше того, в первый момент ей вообще показалось, что она летит как раз наверх.
Страха Людмила не испытывала – скорее, наоборот, а что было после приземления, не помнила совершенно. В памяти осталось только ощущение полета на огромной скорости…
Проснулась она в палате, и поняла, что это – огромная комната коек на двадцать. Это был детский дом, куда ее поместили, обнаружив утром спящей в шкафу разгромленного дома. У нее больше не было ни родителей, ни родных. Про страшное ночное путешествие она никому не рассказывала, боясь, что сочтут сумасшедшей. Но почему-то именно с того утра она поняла, что не такая, как все.
Обо всем этом Людмила вспоминала, оседлав метлу, словно ретивого коня. Собственное странное свойство ходить из одного пространства в другое она использовала редко и крайних случаях. Это было очень утомительным делом, требующим огромных затрат энергии. Читать мысли и копаться в чужом подсознании стало ее хобби. Однако, это было крайне опасным занятием для того, над кем проводился эксперимент. Не все были готовы вспоминать о себе нелицеприятную правду. Что и случилось сегодня с этой дурой музыкантшей, нацепившей на себя облик Мадонны. Грязи, которой было забито ее подсознание, хватило бы с лихвой на целый легион теток. Людмиле было ее совершенно не жаль. Единственное, что вызывало ее опасение – не переборщила ли она. Но, даже если и переборщила, то иного выхода, чтобы понять, где крест, у нее не было. Плохо было также и то, что, находясь в промежуточном состоянии, Зоечка «залипла» между своим измерением и Миром. Сейчас, думала Людмила, ей придется вдвойне тяжело. Женишка ее был Людмиле и вовсе омерзителен, как же, типичный квартирный аферист, знаток женских душ. Для Зоечки же единственным условием возвращения в телесную оболочку либо на земле, либо в Мире, было полное прощение ее супругом. Однако, с издевкой подумала ведьма, если он услышит то, что услышала она сегодня, то там не то что прощения, там ей даже слова «сука» не услыхать. А уж если муж припомнит про тушенку с консервным ножом и бесконечные игры на пианино вместо супружеских ласк, то век ей мотаться, неприкаянной.
Ситуация с обнаружением собственного возлюбленного немного ее ободрила. Крест в мире, а там, как минимум, два этих кретина и вождь. С двумя ухарями дел иметь ей не хотелось, уж слишком они глупо ошиблись с чемоданом. Куда лучше было бы наладить связь с вождем, тот-то быстро придумает, как крест разыскать.
Метла спикировала в районе Рублевки, за высоченный забор, окружавший угодья, которыми владел законный Людмилин муж, престарелый олигарх. Тенью прошмыгнув в раскрытое настежь окно, она юркнула в постель и забилась под одеяло. Требовалось поспать несколько дней, чтобы привести энергетический баланс в порядок.

 Отправлено: 31.10.09 00:04. Заголовок: Савва Кузьмич Иванов..

Савва Кузьмич Иванов находился в прескверном расположении духа. Только что его любимый «Спартак» абсолютно бездарно слил игру, проиграв армейцам с унизительным счетом 3:0. Громы и молнии, которые Савва Кузьмич метал, глядя на то, как мяч каждый раз пролетает в сантиметре от ворот противника, настолько надоели его супруге, что она, вместо того, чтобы поддержать мужа, ушла на кухню и включила там телевизор, настроив его на канал «Домашний», где как раз шла сто восьмая серия нового бразильского сериала. Страстные крики «Педро! Как ты можешь так со мной поступить?!» перекликались с «Ё…твою мать, пасуй! Пасуй, я сказал, педрило мученик!», создавая в небольшой двухкомнатной квартире атмосферу незабываемого домашнего уюта. Звонок в дверь застал обоих супругов врасплох – в воскресный вечер никаких гостей не ожидалось. Соседка Маша была на даче, а больше зайти к одиноким, бездетным супругам было некому.
Пыхтя как кипящий самовар, Савва Кузьмич щелкнул замком входной двери и с изумлением уставился на необычно одетую девушку, глядевшей сна него со странным выражением зеленоватых глаз. «Сектантка, что ли?» - подумалось Савве Кузьмичу при взгляде на длинный плащ, небрежно наброшенный на плечи и странно откляченный ворот неожиданно теплой, не по погоде, рубахи.
- Библия нам не нужна, на нужды церкви не подаем. – Предупредил он готовый сорваться с ее губ вопрос. Девушка криво улыбнулась и склонила голову набок. На мгновенье у Саввы Кузьмича возникло странное ощущение, что она с кем-то разговаривает, то ли оправдываясь, то ли… Додумать он не успел, потому что девушка, решительным жестом отодвинув его от порога, шагнула в квартиру.
- Какая наглость! Что вам здесь нужно?! Я сейчас милицию позову! – Возмутился Савва Кузьмич. – Таня! Танечка, иди скорее сюда! Неси телефон, вызывай наряд! Совсем народ распоясался, лезет в чужие квартиры как к себе домой!
Из кухни, вытирая полотенцем руки, вышла Татьяна Григорьевна, но вместо того, чтобы поддержать супруга в его праведном возмущении, неожиданно застыла, нервно теребя в руках полотенце. Наглая девица, закусив губу, поочередно смотрела то на пылающего гневом мужа, то на застывшую соляным столпом жену, а потом выдавила из себя:
- Вы меня совсем не узнаете?
«Впервые видим!» - хотел было ответить Савва Кузьмич, но неожиданно осекся, взглянув на супругу. На лице у Татьяны Григорьевны застыло мучительное выражение, словно она отчаянно пыталась поймать за кончик ускользающую нить памяти, но та вырывалась из пальцев и исчезала в тумане воспоминаний.
- Вы – дочка Ирины Ступкиной? – тихо спросила Татьяна Григорьевна, почему-то припомнив свою давно забытую подругу, с которой она не общалась с пятого класса.
Девушка отрицательно качнула головой.
- Нет, но это неважно. Я пришла… - она запнулась, подыскивая слова. Бугорок у нее на плече странно заколыхался. Она бросила на него злой взгляд, и колыхание утихло. – Я пришла, чтобы… о, черт! Мам, пап, вы что, правда меня не узнаете?!?!
И глядя в круглые от недоумения глаза пожилой пары, девушка закрыла лицо руками и разрыдалась.

*****

Фекла даже предположить не могла, что встреча с родителями будет настолько болезненной. До перевернувших с ног на голову ее жизнь событий, отношения с родней у нее складывались сложно. Она никак не могла простить им ни дурацкое имя, которым им приспичило ее назвать, ни категорическое нежелание признать тот факт, что в современном мире девушке с именем Фекла Иванова уготована судьба изгоя, всеобщего посмешища. Бурные ссоры, сотрясающие небольшую квартиру Ивановых все время, что дочка училась в школе, были известны всем соседям. Недаром Фекла, едва только начала самостоятельно зарабатывать, тратила практически все деньги на съем квартиры. Однако, теперь, глядя на в ужасе цеплявшихся друг за друга стариков, она внезапно осознала, насколько они ей дороги. Папа морщится и трет левую сторону груди. Врачи запретили ему волноваться, сердце слабое. У мамы практически вся голова седая… Слезы обиды на себя за былую черствость, на все эти чертовы межмировые игры, потекли по ее щекам, оставляя на щеках мокрые дорожки.
«Не плачь. Ты ничем не можешь им помочь. Они будут в безопасности, если мы выполним все, что нужно!» - шепнул в голове голос Фалька. Фекла проигнорировала его, бросив за ворот злобный взгляд. Крыс благоразумно замолк.
Отец, наконец, откашлялся и опасливо проговорил.
- Девушка…ээээ, не знаю, как ваше имя…
- Меня зовут Фекла, - подсказала девушка.
- Фекла? Господи, ну и фантазия у ваших родителей! Впрочем, простите, это не мое дело. Так вот, Фекла, вы, я полагаю, нас с кем-то перепутали. У нас с Танечкой нет детей. Бог не дал. Так что вы ошибаетесь. Мы не ваши родители. Кто бы они ни были, они сейчас в другой квартире, и Вам, наверное, стоит туда отправиться…
- Может, чайку попьете? – неожиданно раздался голос Татьяны Григорьевны. Продолжая комкать в руках полотенце, она смотрела куда-то в сторону, избегая взгляда ошарашенного таким предложением мужа.
- С удовольствием!
Фекла не знала, что она будет делать дальше, но почему-то она не могла заставить уйти себя из этого, до боли знакомого дома. Не могла, и все тут!
Бросая на жену красноречивые взгляды, Савва Кузьмич поплелся за женщинами на кухню. Его жена быстро накрыла на стол, поставив на скатерть парадные чашки и придвинув к Фекле баночку с абрикосовым вареньем. Чай пили молча, лишь слышалось недовольное сопение Саввы Кузьмича, да тихий звон ложечек о край чашек. Забытый всеми телевизор продолжал невнятно бубнить на одной ноте. Рекламный блок сменился выпуском новостей.
- Смотрите-ка! Это же Олежка Коротаев! – неожиданно воскликнула Татьяна Григорьевна, бросив взгляд на экран. Фекла поперхнулась чаем.
- Кто???!!! – Наконец, выдавила она, не отводя глаз от знакомого портрета, который сейчас демонстрировался на всю страну.
- Коротаев Олежка. Сын ученицы моей мамы. – И, видя, что Фекла по-прежнему ничего не понимает, пояснила. – Моя мама преподавала сопромат в МАИ. Иногда давала частные уроки. Полина Коротаева была одной из ее учениц. Из очень обеспеченной семьи, вся такая расфуфыренная всегда на занятия приходила. Вернее, приезжала – ее личный шофер привозил. До сих пор ее помню. Она потом вышла замуж то ли за дипломата, то ли за министра, убей Бог не помню! Мама мне как-то ее по телевизору показывала – какой-то прием в Кремле был, говорила, что у нее сын родился, Олег. Полина маме звонила иногда, даже странно, помнила ее, здоровьем интересовалась. Лекарство дорогое однажды передала. Его как раз этот Олег и привез. Приехал – весь как принц на белом коне! Машина огромная, букет привез. Я еще подумала, была бы у меня дочь, непременно бы их познакомила!
Фекла ощутимо вздрогнула. Год назад мать действительно вынесла ей весь мозг, расхваливая сына какой-то своей знакомой, уговаривая привести себя в приличный вид и навести мосты. Фекла же как раз находилась на очередном витке влюбленности в Лешку из редакции и какие-то сыновья знакомых ее совершенно не интересовали. Они даже поругались тогда с матерью из-за этого. Так вот, оказывается, о ком шла речь! С ума сойти.

 Отправлено: 31.10.09 13:45. Заголовок: Фальк за пазухой нер..

Фальк за пазухой нервно заелозил – «узнай адрес!» - прошелестел в голове его голос. – «не мешало бы туда наведаться»!
- А адрес этого Олега Вы не знаете? – сделав глоток чая, невинно поинтересовалась Фекла, внимательно глядя в глаза матери. Применять свои новые способности на родителях было до жути противно, но информация того стоила.
Татьяна Григорьевна сморгнула, молча поднялась и вышла из кухни. Савва Кузьмич, абсолютно не понимающий, что происходит, недоуменно посмотрел ей вслед, а когда перевел взгляд обратно на нахальную девицу, распивающую чай у него на кухне, как у себя дома, то едва подавил крик ужаса. На плече у спокойно облизывающую ложечку с вареньем Феклы, сидела огромная рыжая крыса, засунувшись к ней в ухо чуть ли не до середины туловища. Со стороны казалось, что девушка и крыса что-то быстро обсуждают, причем крыса настаивает, а девушка отказывается.
- Пресвятая Богородица! – вырвалось у Саввы Кухьмича, в момент глубочайшего стресса, обратившегося за помощью к религии.
Фекла подняла голову и вымученно улыбнулась.
- Все в порядке. Мы скоро уйдем. Не переживай...те так. Все хорошо.
На смятенную душу Саввы Кузьмича неожиданно снизошел покой. «А ведь и впрямь, чего это я разнервничался? – лениво подумал он, взяв в руки до этого не тронутую чашку с чаем и потянувшись за вареньем. – Ну девушка, ну крыса… исключительно жирная, кстати! Мало ли чего сегодня не увидишь? По телевизору и то похлеще показывают. И чего, кстати, мы в городе сидим? Дача ведь есть, хоть и далеко, почти 300 км, от Москвы, зато природа там красивая, Ока, опять-таки… эх, красота! Махнуть бы туда сейчас, посидеть с удочкой, окуньков половить…» От этих благостных мыслей у Саввы Кузьмича даже глаза загорелись. А и правда, чего его в Москве-то держит? И он, и жена на пенсии, самое время собой заняться, жить в свое удовольствие, а они сидят сиднем в этой Москве пыльной, как два чурбана. Нет! Завтра же с утра собираем чемоданы, грузимся в машину и едем на дачу! Москвичонок старенький, но фурычит еще, авось без проблем доберутся. И Танюшке там раздолье будет, будет в огороде на свежем воздухе копаться, а вечером на лавочку сядут, да станут слушать, как соловьи в саду поют. Лепота! Решено. Завтра в дорогу.
Фекла, исподтишка не сводившая глаз с отца, облегченно вздохнув, откинулась на свинку низенького старого диванчика. Триста километров – не весть какое расстояние, но все равно у нее на душе поспокойнее будет. И Фальк может сколько угодно ее убеждать, что нечего тратить силы на то, что заведомо бесполезно, она сама решит, как ей поступить с родными. И всякие там…хвостатые ей не указ.
В кухню, держа в руках выдранный из тетрадки в клеточку листочек, вошла Татьяна Григорьевна. Не обращая ни малейшего внимания на Фалька, сдвинула очки практически на самый кончик носа и прочла:
- Остоженка, 59. Вот их адрес.
- А квартира, этаж?
Женщина рассмеялась.
- Их семье там целый особняк принадлежит, какая квартира, Бог с тобой!
- Спасибо огромное. – Фекла взяла из рук матери бумажку и, не удержавшись, на мгновение прижалась щекой к покрытой пигментными пятнами натруженной ладони. Татьяна Григорьевна тихо вздохнула и провела второй рукой по волосам девушки.
- Удачи тебе, доченька. – Услышала Фекла.

*****

- Это было всего лишь обращение! Я тоже бабку, которая нам про Василия рассказала, матерью называл. А она меня – сыном. Это же не значит, что она и в самом деле моя мать! Обычный знак уважения, обращение младшего к старшему по возрасту.
- Ты можешь спорить до посинения. – Фекла быстрым шагом двигалась вдоль оживленной улицы, не обращая внимания на удивленные взгляды, которые прохожие кидали вслед разговаривающей с крысой девушке. – Она меня почувствовала. Не узнала, нет, но сердцем почувствовала. Связь между матерью и ребенком не должен отрицать даже такой циник как ты!
- Я не циник! – Неожиданно обиделся Фальк. – Я просто реально смотрю на вещи. Ты на внушение, которое отцу сделала, потратила столько сил, что хватило бы на десяток Проходов.
- Плевать. – Спокойно отозвалась Фекла. – Я сделала то, что считала нужным. Если ты не знаком с таким понятием как «любовь», это не значит, что и остальные такие же черствые чурбаны.
Фальк прикусил язык и заткнулся.
- Между прочим, - продолжила Фекла, бегом пересекая проезжую часть, - если бы я послушалась тебя и не пошла к ним, мы бы не узнали адрес безвременно почившего «Олежки Коротаева», о чьей кончине на всю страну передавали. А так у нас есть шанс хоть какую-то зацепку найти.
Фальк молчал. Слова Феклы про его неспособность любить задели за живое и надувшийся крыс, от обиды раздувшись чуть ли не вдвое, мрачно размышлял о том, что ему, видимо, никогда не удастся понять эту странную девушку, так неожиданно и прочно засевшую в его сердце.

 Отправлено: 01.11.09 00:42. Заголовок: В роскошном ном..

В роскошном номере самой дорогой гостиницы в столице странного государства, куда их перевезли через три дня после приема, Василий никак не мог уснуть. Бывает такое состояние: уставший организм уже не может препятствовать свинцовой тяжести, которой наливается каждая клетка, а мозг продолжает напряженную работу, прокручивая разные события. Сейчас у Василия из головы не выходили бывшая жена и сын. Почему-то вдруг вспомнилась свадьба, случившаяся скорее «на спор», чем по большой любви. Какие-то обрывочные воспоминания обуяли его душу: вот он горланит с приятелями в подъезде песни, выкупая невесту; вот Ирка в белом платье (очевидно, он и влюбился тогда, когда, преодолев последнее препятствие, вошел, наконец, в квартиру), вот его мать в ЗАГСе вытирает слезы платком. Даже отец приехал, с которым они до этого вовсе не общались. Потом картинка сменилась: жаркий летний день, он с букетом около роддома, приехал забирать жену и сына на специально заказанном за сумасшедшие деньги лимузине голубого цвета, вот две мамаши стоят в сторонке, возбужденно переговариваясь с нервно покуривающими папашами, здесь же друзья с гитарами наготове, и толпа Иркиных подруг. Положительно, это была самая торжественная встреча из роддома, которую тут помнили. Беременность у Ирки была тяжелой, с постоянной угрозой выкидыша, и, когда она в положенный срок родила совершенно здорового Стасика, Василий был счастлив, как никогда в жизни. С сыном возился с удовольствием, ночами вставал, не давал жене перенапрягаться. Да она, впрочем, не особенно его грузила, жалела, что у него много хлопот с бизнесом, который как раз пошел в гору. Даже сеть своих бензоколонок он назвал в честь нее «Ириной», а салон – в честь сына. И куда же, думал Василий сейчас, лежа на пуховой гостиничной перине, тебя, придурка, понесло? Деньги завелись, и сумасшедшие. Пошли посиделки, гулянки, богатые женщины всех возрастов. Да как же ты мог, собака, ругал себя Василий, слушать пошлые шутки разных дур, когда твоя собственная жена сидела дома, плача, у постели внезапно заболевшего ребенка? Тогда он, пьяно ухмыльнувшись, процитировал ей по телефону что-то типа «сынок забота ваша, на то вы и мамаша», и выключил телефон до самого утра.
Утром, когда он явился домой, что называется, «на бровях», Иры дома не было, зато почему-то была теща, которая сообщила, что ночью пришлось вызвать «Скорую», так как со Стасиком было совсем плохо. У сына оказалось тяжелое воспаление легких. Своей обиды мужу Ира простить не смогла: слишком отчетливо слышала женский смех и ресторанный гул, в то время как с температурой «сорок» их ребенок уже даже не заходился плачем, а просто лежал с открытыми глазами, и еле дышал.
Едва выйдя с сыном из больницы, Ира подала на развод. Он просил одуматься, умолял, но ничего не мог поделать со вспыхнувшей страстью к красивой жизни, и рассудительная Ирина это прекрасно понимала. Василий обиделся на ее резкие обвинения, и представил суду справку с основного места работы, согласно которой, его ежемесячный доход составлял 5 000 рублей до выплаты налогов. Копейки, которые присудили на содержание ребенка, были минимальной разовой суммой одних посиделок в дешевом баре с партнерами по бизнесу. От Василия отвернулась не только жена: родная мать, и то перестала с ним общаться, сказав, что такого позора она не в состоянии вынести, и что лучше бы у нее вообще не было сына, чем такая беспринципная сволочь. Так и сказала. С тех пор мать и сын не виделись.
Как же тебе не стыдно, вертелось в голове у Васи, мать тебя растила, одна, слава богу, дядя помогал, будучи прокурором, а ты, вместе с собственным сыном, и ее променял на пустоголовых кукол, озабоченных больше всего состоянием маникюра и глубиной депиляции, и пьяных вечно беспредельщиков из крутой тусовки.
Никогда еще не было у него таких мук совести, как теперь.
Вот ты и получил, думал он, вертясь с боку на бок, у Стасика теперь даже формально нет отца, а у матери сына. Наверное, действительно, лучше прочерк в свидетельстве о рождении, или бездетность, чем родство с таким омерзительным типом. Почему я не сдох в больнице, страдал Василий, в тот вечер, когда эти ублюдки у метро ошарашили меня арматурой? Ведь врачи сказали, что спасло чудо: они и не надеялись, что выживет. Выжил. Для чего? Чтобы сейчас, будучи в параллельном измерении, остро тосковать по родным людям? Еще неизвестно, суждено ли им с Сорокиным вернуться домой, и, самое главное, что там их ждет. Ира, скорее всего, замужем за другим человеком. Мать вряд ли сможет простить, а Стас даже не знает, скорее всего, что у него есть папа. На глаза Василия навернулись слезы. Переносить тоску в одиночестве он не мог. Включив торшер, он напялил гостиничный халат и отправился к товарищу по несчастью.
Сорокину, очевидно, тоже не спалось: в номере горел свет. На лице у служителя порядка, в один миг в чужом мире сделавшего феноменальную карьеру, была отражена вся мировая скорбь. Поняв посыл приятеля, он полез в мини-бар, достал оттуда бутылку местного «горючего» и пару шоколадок. Молча Василий достал из столика две хрустальные рюмки, разлил в них пахнущую рябиной жидкость, и протянул одну Сорокину.
- Тоскую я, - признался он, уговорив рюмашку, - по своим домашним. Жил, как собака. Все мотался по проституткам, ресторанам, кабакам. А спокойствия нет на душе, Сорокин.
- А я, - тот покачал головой, тяжело вздохнув, - Вася, ты знаешь, понял сейчас, что не хочу я домой возвращаться.
Василий поднял на него изумленные глаза. Положительно, Сорокин впал в депрессию. Этого допустить было нельзя. Одному ему домой не выбраться отсюда ни в жизнь, Василий это прекрасно понимал, да и Фальк об этом говорил. Сорокин усмехнулся и продолжил:
- Что меня вот там ждет? Я так устал за 14 лет с ней, ты не можешь себе представить. Все нервы мне вымотала, извела измором. Все поперек.
- Где ж ты с ней познакомился, - сочувственно спросил Василий, - где такие бабы берутся?
Оказалось, что познакомился лейтенант с будущей женой в Консерватории: в день милиции им организовали культурную программу и отправили все отделение на концерт. Молодая пианистка из Саратова в перерыве оказалась рядом в фойе, так и произошла встреча.
- Женился, как порядочный, - вздохнул Сорокин, - прописал, честь по чести. А у нее никакого уважения к мужу нет ни на грош. Только и знает, что долбит на пианино. Я приду со смены, как не к себе домой, не знаю, куда деться. Там она играет, тут ноты разложены, в кухне ученик сидит, пишет что-то, вечно у нее отчеты, концерты, какие-то зачеты. Как ни лягу с ней, то у нее мигрень, то нельзя волноваться перед экзаменом, то мама завтра приедет, надо выспаться, все, короче, через пень – колоду. Потом же еще меня и обвинила, что я, как мужчина, полное ничтожество.
- Вот сука, - Василий хлопнул по столу ладонью так, что рюмки подпрыгнули и зазвенели жалобно, - вот бабы, через одну твари, каких мало.
- А когда бы я, - продолжал Сорокин, - ей мог доказать обратное, если, дай бог, раз в месяц мы бы с ней это…тьфу, гори она синим дымом. Тушенку поставит, даже банку не откроет. Готовит в лучшем случае, яичницу. Ты, говорит, в своей милиции даже на омлет себе не заработал, а на домработницу в моем лице и подавно, жри, как есть, у меня концерт завтра, некогда мне щи да борщи наваривать. На дачу я когда приехал, - подумав, добавил он, - смотрю, целый стол накрыт, одних салатов четыре вида, пахлава, пироги горой, мясом жареным пахнет на весь дом. А она в спальне с этим чертом усатым воркует, массаж ему делает эротический, масла какие-то развела, «счастье мое, люблю тебя, ты мой смысл жизни, ненавижу своего мужа, раздражает он меня». Вот подумал я на досуге, и решил, Вася, что, раз во всем я ей помеха, пусть живет с этим, сколько хочешь. Мне и тут неплохо.
- И что ж ты, - Василий так разнервничался, что сделал глоток прямо из горлышка бутылки, - хочешь, вот так вот просто, без борьбы, сдаться? Чтобы этот усатый козел над тобой потешался?
- Нету меня, - напомнил Сорокин, - пусть тешится, сколько влезет. Разлюбил я ее, видеть не могу, настолько мне она противна, аж трясет всего, как вспомню эту семейную жизнь. Никогда в жизни не прощу, даже если в ногах станет валяться.

В Москве, в клинической больнице, в состоянии пациентки Сорокиной были диагностированы серьезные ухудшения. Пульс и давление скакали, словно перед инсультом. Врачи только разводили руками, не зная, что и делать. Если бы эти высококлассные специалисты, подобно ведьме Людмиле, могли бы считывать мысли и сны, то сейчас они бы увидели, что Зоя Сергеевна наблюдает, как бы издалека, как в роскошном ресторане незнакомого города ее муж ужинает с красивой дамой несколько моложе ее самой. Стол накрыт в самом романтичном уголке ресторана, рядом с фонтаном; на столе горят две свечи, бокалы наполнены доверху шампанским. Зоя Сергеевна смутно видела и себя со стороны, много лет назад, когда, с молоденьким сержантом, они впервые встретились в кафе на Арбате, и пили шампанское, заедая пирожными, и было все как-то романтично и поэтично.
Между тем, женщина эта, во сне, была куда красивее Зои Сергеевны: все в ней было, и грудь, номер пять, не меньше, а не этот позор нулевого размера, и тоненькая талия, и широкие, но не огромные, бедра. Светлые волосы струились волнами по спине до самого пояса, глаза смеялись и сияли. Если бы состояние Зои Сергеевны позволило, она бы завизжала, как резаная, бросилась к этой паре, вцепилась бы блондинке в волосы…но она не могла сделать даже простого движения, а могла только видеть и понимать, что что-то уходит от нее навсегда.


В детдоме Людмила начала осознавать, что она не такая, как все. Дети там были с разными судьбами, одна другой горше, но почему-то ей казалось, что она осталась сиротой не просто так, а с какой-то целью. Ведь то, что она выжила, было сущим чудом: маньяк обшарил все углы, не пожалел даже забившейся под кровать кошки, а в огромный платяной шкаф не заглянул. Почему? Этим вопросом девочка задавалась каждый вечер, когда гомон в комнате стихал. Она была единственной, кому никогда не спалось ночами. Особенно, когда в окна заглядывала Луна своим единственным холодным глазом.
Свойства воспитанницы удивляли и настораживали учителей. Маленькая Люда могла пройти незамеченной где угодно, и возникала порой, будто из ниоткуда, в самых удивительных местах. Например, однажды учительница математики, женщина строжайших правил, увидела, что к началу занятий Люда Сельпо не явилась; прогулов и опозданий женщина терпеть не могла, и карала за них нещадно. Закрыв дверь на ключ изнутри, учительница отвернулась к доске, чтобы написать условие задачи, а, когда повернулась к ученикам, обомлела: Людмила сидела в классе, за второй партой, на столе лежали учебники, наготове в пальцах застыла ручка. Старая математичка готова была поклясться, что дверь она заперла ДО того, как Люда появилась в классе. Ученики открыть дверь не могли: ключ она держала всегда у себя в столе.
Таких примеров любой сотрудник детского дома мог припомнить массу. Людмила и сама себе не могла объяснить, как получается, что перед ней словно и нет никаких дверей и замков. Пространство было единым; более того, она могла быть одновременно как бы везде. Нельзя сказать, что это обстоятельство не тревожило Людмилу. Ей не нравилось знать все обо всех, было неинтересно иметь представление, какого цвета трусы надевает в соседней комнате Нина Петрова и о чем сейчас говорят мальчики на крыльце. Одновременно ей было и страшно: она ведь могла видеть и то, о чем порой не догадывались врачи: опухоли с нитями метастаз, кисты, гнойные воспаления и все то, что могло убить, и убивало других людей. Однажды, стоя рядом с одноклассником, она вдруг увидела в его крови маленькие точки. Бласты, всплыло в ее голове неизвестное раньше слово. От парня пахло какой-то сыростью. Смерть, догадалась Людмила, так пахнет смерть…
Через три недели, во время очередного медосмотра, у мальчика обнаружили острый лейкоз, который за месяц свел его в могилу. Людмила с трудом пережила это событие. Ее била дрожь и обуревал страх, она совсем перестала спать ночами. Единственный человек, с кем она поделилась своими сомнениями, была очень дальняя родственница по материнской линии, вдруг ни с того ни с сего приехавшая ее навестить. Пожилая женщина долго мялась, жалась, будто думая, стоит рассказывать, или нет, и, в конце концов, выдала приглушенным шепотом:
- Очень давно твой прапрадед по отцу изнасиловал ведьму. Самую настоящую, в чаще леса жила, еще до революции. Она забеременела. Он пошел поперек воли всей родни и женился, но, так как ему пришлось от всего отказаться, затосковал, запил и, в конце концов, повесился, а перед этим жену свою в пруду утопил…
Людмила вздрогнула. У них в деревне был пруд, который почему-то назывался «ведьминский омут». В нем запрещали купаться: не то были там какие-то течения, не то воронки, но с давних времен народу там погибла целая тьма, и о пруде на многие километры неслась нехорошая слава.
- Прабабка твоя уже была лет 12 тогда от роду. И поклялась она на пруду этом самом, что всю жизнь ваш род по женской линии не будет счастлив с мужчинами, но, за счет этого, будет иметь власть над людьми великую и способности необыкновенные.
Вся история походила на сказку, но с изрядной долей правды. В семье рождались девочки, с разными интервалами, но мужчин рядом словно не было. То есть, физически они, конечно, существовали, но фактически все женщины были одиночками, отцовства никто не устанавливал, и даже не стремился к этому, словно так и надо. И мать, и бабушку в деревне побаивались, в гости к ним заходили редко, да они особо никого и не привечали. Даже между собой женщины разговаривали редко, на слова были скупы и на беседы – тем более. Периодически куда-то пропадали, появлялись, и снова молча двигались по дому, словно грузные привидения. Сейчас родственница, озираясь по сторонам, рассказывала это все Людмиле, а та смотрела на нее и видела, как тонкий хвост червеобразного отростка становится багрового цвета, набухает, готовый излиться вот- вот гнойной жидкостью в брюшину, отравив погибшими клетками все живое. Организм пока еще слабо реагировал на эту атаку едва заметным покалыванием в боку, но Людмила уже видела это даже отчетливее, чем лицо женщины, приблизившееся к ее собственному лицу.
- Теть Маш, к врачу сходите, - сказала она быстро, - сегодня ночью вы умрете от острого перитонита.
Едва выйдя из ворот детского дома, женщина ощутила, что боль усиливается. Неприятности с животом с утра она связывала со съеденной вчера на ночь жирной рыбой, но после таких слов маленькой ведьмы сомнений в том, что завтра она будет лежать на столе в прозекторской, у нее не осталось никаких. В тот же вечер ей сделали экстренную операцию, и хирург, опытный врач, сообщил ей, что, если бы она явилась хоть на два часа позже, спасать было бы уже некого.
История эта вкупе с деталями прошлого не оставила Людмиле ни малейшей надежды стать такой, как все.

ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ.